Первая прозаическая книга известного ленинградского поэта Л. М. Агеева включает произведения, посвященные трудовым и житейским будням людей разных профессий, в которых они проходят испытания на человеческую и гражданскую зрелость. Речь в них идет о нравственных качествах личности, о месте человека в жизни, о его отношении к общественным ценностям.
Второе сердце
ВТОРОЕ СЕРДЦЕ
Вторая военная весна одолевала зиму. Вскрылась река, понесла на вздутой спине сахарные льдины. А сахару мы не пробовали с Нового года, с елки… Тетя Катя сумела раздобыть где-то сахарина — по воскресеньям пили с ним чай: положишь в чашку крупинку, размешаешь, хлебнешь — не чай, а подслащенные чернила, только бесцветные.
За столом — вся семья: дедушка, бабушка, тетя Катя, ее дети, а наши двоюродные брат и сестра, да мы с братом, да сестра наша — трое взрослых, пятеро детей. Из взрослых старший — дед, из ребят — мой брат, тринадцати годов, — эвакуированные ленинградцы. В сенях повизгивает еще один едок — пес Арчик.
Лед ушел, снег растаял, вода затопила невысокие берега нашей реки.
Осенние запасы — полученное на трудодни, заработанные всем семейством в колхозе, собранное с огорода и по лесам, выменянное на захваченное из Ленинграда со странными названиями «комбинэ», «мулинэ» подходили к концу.
В лугах появились первые, весенние грибы сморчки и строчки, съедобные травы; на прошлогодних полях гороха зачернели стручки с твердыми, желтыми, необыкновенно вкусными горошинами.
Бабушка с утра выгоняла нас из дому — на подножный корм, всех, кроме младшей внучки. Но еще раньше уходил дед: снимал в сенях свою удочку с вбитых в бревно гвоздей, клал ее — сухую и неровную — на сухое и неровное плечо и отправлялся на реку. Мы возвращались к обеду, дед — к ужину. Мы — с урчащими, набитыми скудными дарами полумертвой еще земли и не менее оттого голодными животами, дед — нередко с рыбой: то щуренок зубастый, то пяток плотичек, то подлещиков пара.
А в этот день, подходя к дому, мы еще издали увидали сушившиеся на жердях забора дедовы штаны и рубаху и, предчувствуя что-то необычное, припустили по тропе бегом — впереди Арчик, за ним — мой брат и далее, по старшинству, я — за двоюродной сестрой и впереди двоюродного брата. Вбежали на двор и остановились, завороженные. У крыльца в большом нашем корыте, наполненном водой, лежала рыбина. Лежала она на боку и одним глазом смотрела на нас, осторожно к ней подходивших. Хвост рыбины свешивался через край корыта, доставая землю.
— Вот это щука! — сказал брат.
На крыльцо выбежала, вытирая полотенцем тарелку, веселая бабушка.
— Дед-то, а, дед-то! Чуть не утоп… Она его, окаянная, по грудь в воду затащила! А? Дед-то наш! Ничего еще мой дед!
Арчик, покрутив головой, подбежал к щуке, припал на передние лапы и осторожно куснул белыми клыками казавшийся безжизненным хвост. Щука взбрыкнулась, из корыта выплеснулось с полведра воды, и пес, получив тяжелый шлепок по носу, покатился в молодую траву, заскулил, пополз к своей будке. Младшая сестренка заплакала и засеменила к бабушке.
Вышел дед — в цветастой рубахе, старых галифе и шлепанцах, подпоясанный кухонным передником, с топором и сапожным ножом в руках. Он опрокинул ногой корыто, быстро наклонился и обухом топора два раза точно ударил бьющуюся на траве щуку по голове. Рыбина утихла. С безразличным выражением на морде к поверженному обидчику подошел вылезший из будки Арчик. Дед, напевая веселую, давно не слышанную нами песенку, подтащил щуку к крыльцу, сел на нижнюю ступеньку и ловко вспорол белое, с едва заметными полосами брюхо. На поданную бабушкой тарелку выскреб розоватую икру, откинул в сторону шматок внутренностей, запустил руку поглубже и вытащил небольшой красный комок. Комок подрагивал на его ладони.
— Сердце! — определил брат. — Бьется еще…
Дед бросил сердце Арчику, и тот, поймав его на лету, мгновенно проглотил: открылась и с щелком закрылась пятнистая пасть. Проглотил и удивленно посмотрел по сторонам, не понимая, что это внутри его беспокоит, стукает. Постояв так, с поднятым к небу носом, и, убедившись, что все в порядке, он громко залаял, прилег на бок, снова вскочил и запрыгал вокруг нас, призывая поиграть…
— Теперь у Арчика два сердца! — Брат многозначительно растопырил пальцы — средний и указательный.
Два сердца… Теперь у Арчика два сердца!.. И вечером, и в последующие дни всем своим деревенским приятелям и взрослым всем я рассказывал, как Арчик проглотил щучье сердце и что теперь он — не как все собаки, а о двух сердцах. Приятели верили, взрослые надо мной не смеялись.
Именно это вспомнилось мне из детства через шестнадцать лет… Я многое помню из детства, и не только из него; мне кажется иногда, что все свое прожитое помню и могу в любое время оживить памятью, только все сразу оживлять обычно не требуется. Вспоминаются эпизоды, обрывки. Вот как про эту щуку — через шестнадцать лет после ее смерти под обухом дедова топора.
Братья мои и сестры, разъехавшись по стране, или уже нашли, или выбирали свои дороги жизни. Находил свою и я. Все более заметная, она повела меня на Северный Урал и привела к большому бокситовому руднику. Свежеиспеченный инженер, человек два года как не холостой, имел я кроме жены годовалого сына Степу, кое-что — в голове и полный набор надежд молодого специалиста — в сердце.
ebooksa