– И, может, Андрей Ильич вернётся, – между тем сказал Хрунов.
Стеблова словно ударили по щеке.
"Не надо бы так об Андрее! – подумал он. – Сейчас и так – не надо!.."
– Олев погиб, Николай Карпович, – сдерживаясь, сказал Стеблов. – И вы это знаете лучше меня.
Хрунов спокойно смотрел ему в глаза.
– Если бы он погиб, Павел Игнатьевич, что-нибудь да нашли бы, не от Андрея Ильича, так от капсулы. А так ведь ничего не нашли… – сказал он. – Я не раз слышал, как "пришлые" обсуждали варианты, они называли это "трансформацией", в общем, перерождения, или воплощения обычного пилота в "пришлого". Они тогда искали, как это сделать, и часто спорили между собой, когда мы вместе возились с их капсулами, там, настраивали датчики или навешивали аппаратуру. И они говорили о взрыве, как об одном из вариантов, только пилот должен быть, как они говорили "на своей капсуле", я так понял, на той, которую он инициализировал…
– И вы сказали об этом Олеву? – какая-то сумасшедшая догадка, какое-то ещё не оформившееся подозрение зародилось в сознании Стеблова.
– Я – нет. Могли "пришлые", тот же Фалин…
"Так Андрей решил… – догадка, смутная в начале, начала оформляться. – А Хрунов?.."
– Скажите, Николай Карпович, как всё-таки получилось, что ворота ангара оказались открытыми?
– Я уже говорил дознавателям… – Хрунов по-прежнему спокойно смотрел Стеблову в глаза. – Я забыл запереть, когда утром в спешке забирал результаты последней диагностики. Я уже говорил… – он замолчал, и Стеблов понял, что техник ничего другого не скажет.
– Ну, хорошо. Можно ещё вопрос?
Хрунов молчал.
– В материалах дела говориться, что в день приезда Олева, даже – прямо после приезда, вы перевели его старую капсулу из часовых в пятиминутные. Было причина?
– Да. Одна из пятиминутных не прошла диагностику, пришлось задействовать другую.
– Именно Андрея?
– Ту, что стояла ближе. Она тоже была кодирована… Я всё уже говорил…
"Чего я цепляюсь?.. – подумал вдруг Стеблов. – Это ведь именно я оправил его в отпуск…"
Ему стала совершенно, до звона, ясной никчемность и ничтожность всех его догадок и подозрений о других. Он понял, что, думая о случившемся, перечитывая материалы дела, допрашивая сейчас Хрунова, он ищет исключительно оправдания себе, и пора прекратить это, приняв единственное, что ему осталось – эту несправедливую, невиновную вину, с которой ему предстояло жить…
Он глубоко вздохнул и с силой выдохнул, словно собираясь начать заново то, что считал давно законченным.