В Иерусалиме мнения разделились. Вейцман на собрании Внутреннего сионистского совета заявил, что просьба о создании еврейского государства, возможно, была ошибкой: «Мы все время перегибаем палку»[835]. Но большинство оказалось на стороне активистов: 16 июня 1946 г. «Хагана» предприняла очередную широкомасштабную террористическую акцию, в ходе которой было взорвано девять мостов (в том числе мост Алленби через Иордан) и был нанесен ущерб железнодорожным мастерским в Хайфе. 29 июня англичане ответили на это постановлением об аресте членов сионистского Исполнительного комитета в Палестине и ряда других общественных деятелей. Помещения Еврейского Агентства были опечатаны; в зданиях сионистских общественных учреждений и в еврейских поселениях произвели обыски.
Британско-сионистские отношения достигли низшей точки после того, как члены «Иргун» взорвали отель царя Давида в Иерусалиме, что привело к гибели около ста человек — британцев, евреев и арабов. В Тель-Авиве была устроена трехдневная облава, в ходе которой англичане арестовали 787 человек. Лидеров террористов среди них не оказалось. Генерал Баркер, командовавший британскими вооруженными силами в Палестине, издал приказ, в котором говорилось, что он накажет евреев способом, который больше всего неприятен этой нации, — способом, который «ударит по их карману и продемонстрирует наше презрение к ним». Эта декларация повлекла новую волну протестов и новые акты насилия.
Сионисты обвиняли англичан в использовании нацистских методов и в попытке уничтожить еврейский национальный дом. Действительно, были отдельные случаи пыток и даже убийств, но в целом британские отряды вели себя достаточно сдержанно перед лицом частых вооруженных нападений на них и многочисленных оскорблений, которым они подвергались. Нетрудно вообразить себе, как повели бы себя в подобной ситуации, скажем, американские или русские войска. Британские офицеры и солдаты не были повинны в том, что им приходилось выполнять противоречивые приказы правительства, которое, в сущности, уже утратило всякие политические рычаги влияния на Палестину. У британских властей оставалась лишь смутная надежда на то, что отсрочки, попытки затянуть решение проблемы приведут к тому, что она каким-то чудом разрешится сама собой. В Палестине же тем временем развернулась в полную силу кампания за отказ от сотрудничества с Великобританией. И 9 июля Вейцман обратился к Лондону с предупреждением действовать быстро. Вскоре Еврейскому Агентству вернули его помещения; из тюрем выпустили несколько сотен арестованных — в том числе престарелого рабби Фишера, который был членом Исполнительного комитета Еврейского Агентства. Но Шерток и другие члены Исполнительного комитета провели в заключении еще несколько месяцев.
Бен-Гурион и Шех, которым удалось избежать ареста, 1 августа 1946 г. провели в Париже собрание Исполнительного комитета. Вейцман в то время был болен и не смог присутствовать на собрании; не явился на него и рабби Сильвер. Среди членов комитета царило почти беспросветное уныние. Раввины Уайз и Фишман вспоминали Билтмор и план раздела Палестины. Возможно, им все же следовало в свое время согласиться с отчетом Пила? И даже неутомимый рабби Сильвер писал, что сложилась ужасная ситуация, что американцы бездействуют и «все обернулось против нас»[836]. 5 августа голосованием (от которого Бен-Гурион и Шех воздержались) была принята резолюция, представлявшая собой отход от принципов Билтмора: Еврейское Агентство выражало готовность вести переговоры на основе проекта создания еврейского государства на адекватной части территории Палестины и отказывалось от претензий на всю Западную Палестину. Гольдман немедленно возвратился в Вашингтон и приступил к переговорам с администрацией США на базе этой резолюции.
Тем временем на сцене появился новый проект; его обсудили и отвергли в рекордно короткое время. Детали плана Моррисона-Грэйди обсуждались в Палате Общин два дня — 31 июля и 1 августа 1946 г. Менее чем через две недели Трумэн сообщил Эттли, что этот план неприемлем. В сущности, он представлял собой документ британского министерства иностранных дел, которому дал свое имя Герберт Моррисон, один из центральных деятелей лейбористского кабинета. Его обсудили в Лондоне с маленькой американской рабочей партией, которую возглавлял посол Грэйди. План Моррисона-Грэйди предполагал разделить Палестину на четыре области (арабскую провинцию, еврейскую провинцию, район Иерусалима и район Негев) с центральным британским правительством, обладающим исключительными правами в области обороны и в международных делах, и с верховным комиссаром, в ведении которого, помимо прочего, будут находиться объемы иммиграции. Эта схема была, по существу, не нова: раньше в том же году ее предлагали членам англо-американской комиссии в Палестине, большинство из которых ее отвергли.
Решение о разделе Палестины, к которому пришли сионисты на парижском собрании, по-видимому, устраивало американскую администрацию, но Гольдман не добился сколь-либо заметных успехов на переговорах в Вашингтоне. Вейцман в Париже также не достиг особых результатов, возобновив контакты с Бевином. Накануне Дня Искупления (незадолго до выборов в Нью-Йорке) президент Трумэн в публичном заявлении повторил свое требование о ста тысячах сертификатов, снова выразил намерение смягчить иммиграционные законы США, а также впервые заговорил о возможной поддержке американским правительством идеи создания «жизнеспособного еврейского государства на адекватной части территории Палестины» (парижская формула).
Все восприняли это заявление как наиболее просионистское из всех, что когда-либо делали американские президенты. Оно рассердило Бевина, который усмотрел в нем подтверждение своей теории о влиянии нью-йоркских евреев на Трумэна, разъярило арабов и вызвало возмущение среди антисионистов в рядах администрации США. Но и у сионистов оно не вызвало особого энтузиазма, поскольку текст этого заявления мог быть интерпретирован совершенно по-разному. Судя по всему, говоря о «жизнеспособном государстве», американский президент имел в виду чрезвычайно маленькое еврейское государство, которое будет для сионистов неприемлемым. Рабби Сильвер, очевидно, думал именно об этой опасности, когда на собрании американских сионистов 26 октября атаковал своих старых политических противников — Вейцмана и Гольдмана. Он заявил, что Исполнительный комитет не имел права вести переговоры о разделе Палестины без одобрения сионистского конгресса[837]. В результате была принята резолюция с возвратом к прежнему требованию о предоставлении евреям всей территории Палестины.
Но эти декларации не повлекли за собой практических результатов, и на 22-м сионистском конгрессе в Базеле 9 декабря 1946 г. борьба за будущее Палестины вступила в новую стадию. Количество избирателей, принявших участие в выборах делегатов на этот конгресс, составило 2 159 850, превысив все прежние показатели[838]. По составу он резко отличался от предшествующих конгрессов: как с грустью отметил Табенкин, это был «английский», а не «еврейский» конгресс. Более 40 % избирателей были из США, и американская делегация оказалась гораздо больше других. Три «левые» партии, в то время не объединенные, получили 125 мандатов; «общие сионисты», также находившиеся в состоянии внутреннего раскола, — 106; «Мицрахи» — 48; а ревизионисты — 36 мандатов. Первоначально предполагалось провести этот конгресс в Палестине; и Вейцман был лишь одним из немногих, выразивших сомнение в том, насколько это благоразумно при данных политических обстоятельствах. События, как бывало нередко, подтвердили его правоту, однако это не прибавило ему популярности. Вейцман находился под перекрестным огнем критиков, уже давно упрекавших его в «излишней ориентации на Великобританию»; однако он был намерен бороться до конца. Во вступительной речи он заявил, что сионизм является современным выражением либеральных идеалов. Отказавшись от них, он утратит свою цель и смысл. Вейцман признал, что его тоже привлекает мысль о немедленном создании еврейского государства. Но террористические акты в Палестине отвратительны и не дают сионистам никаких преимуществ. Ложной героике самоубийственного насилия Вейцман противопоставил «храбрость терпения и героизм сверхчеловеческой сдержанности»[839]. Так, Масада, при всем своем героизме, оказалась одной из величайших катастроф в еврейской истории.
Контратаку возглавил Эммануэль Нейман, вице-президент Американской сионистской организации. Он заявил, что политика компромиссов — это слишком дорогой эксперимент, который, в сущности, уже провалился. Нейман выступил против участия сионистов в новой Лондонской конференции, которую собиралось провести британское правительство. (Следует отметить, что некоторые самые ожесточенные конфликты в истории сионизма возникали по поводу конференций или планов, которые либо так и не преодолевали стадию подготовки, либо вскоре проваливались.) Нейман призвал к более активной борьбе против мандатной державы. Он заявил, что дипломатия добьется успеха только тогда, когда за ней будет стоять сила — движение сопротивления[840]. Гольдман, отстаивая тот политический курс, одним из главных архитекторов которого он являлся, заявил, что если бы парижская инициатива не помогла вовремя выйти из патовой ситуации, то Америка могла бы просто умыть руки и положение испортилось бы окончательно: «Мы выдвинули эти предложения для того, чтобы Америка не вышла из игры»[841].
Конфронтация между «активистами» и сторонниками умеренного подхода достигла своей кульминации, когда Вейцман выступил с ответом на критику в его адрес. Это произошло на 17-й сессии конгресса. Заговорив на идиш, он в самых резких выражениях осудил террор, этот «рак на политическом теле йишува», который может окончательно разрушить общину палестинских евреев, если не положить ему конец. Вейцман подверг критике д-ра Снеха, который выступал за вооруженную борьбу с британскими властями и за политическую переориентацию. «Аргументы Снеха меня пугают, — воскликнул Вейцман и, указав на портрет Герцля, висевший на стене, процитировал старый лозунг Ахада Га’ама: — Это — не путь»[842]. Главной мишенью речи Вейцмана стали американские сионисты: одиннадцать новых поселений, недавно возникших в Негев, гораздо более важны, чем сотни выступлений с речами о сопротивлении, особенно если эти речи произносят в Вашингтоне или Нью-Йорке, а сопротивление должно осуществляться в Иерусалиме и Тель-Авиве. Нейман перебил его выкриком: «Демагог!» Вейцман, глубоко оскорбленный, дал волю всей своей ярости:
«Я — демагог?! Называть демагогом меня после того, как я терпел все беды и треволнения, выпавшие на долю этого движения? Человек, швырнувший мне в лицо это слово, должен был бы знать, что в каждом доме и каждой конюшне в Нахалале, в каждой мастерской Тель-Авива или Хайфы есть капля моей крови. [В этом месте его речи большинство делегатов с почтением встали.] Вы знаете, что я говорю правду. Некоторым людям не нравится слышать правду… но вам придется меня выслушать. Опасайтесь подделок, опасайтесь прямых дорог, не доверяйте лжепророкам, избегайте легких обобщений, не допускайте искажения исторических фактов… Если вы считаете, что нееврейскими методами можно приблизить день искупления, если вы утратили веру в тяжелый труд и лучшее будущее, то это означает, что вы предались идолопоклонству и ставите под угрозу все, что мы создали. Почему у меня нет пламенного языка и силы пророков, чтобы предостеречь вас от путей вавилонских и египетских?! Сион заслужит искупление только на Страшном Суде — и никак иначе»[843].
Это была одна из самых драматичных сцен за всю историю сионистских конгрессов; однако в политическом отношении выступление Вейцмана не повлекло за собой никаких результатов. Малым большинством голосов (171 против 154) конгресс отверг предложение об участии в лондонских переговорах, что было равносильно вотуму недоверия. Вейцман не был вновь избран президентом, и хотя из уважения к нему президентскую должность оставили вакантной, это был конец его карьеры в сионистском движении, которому он служил верой и правдой более пятидесяти лет. В своей автобиографии Вейцман с горечью отмечает, что его сделали козлом отпущения за грехи британского правительства: ведь бороться с ним было легче, чем с Вестминстером.
И действительно, критики Вейцмана отличались непоследовательностью и сами заслуживали упрека в демагогии. Ведь всего через четыре недели сионистские лидеры все-таки отправились в Лондон на переговоры! И, в довершение всего, из этих переговоров ничего не вышло. Но авторитет Вейцмана все равно уже непоправимо пошатнулся. Все больше и больше сионистов приходили к выводу, что добиться своей цели они могут, только выступая против Великобритании, а не в сотрудничестве с ней, и что Вейцман уже не может возглавить движение на этом новом этапе. Попытки вооруженного сопротивления могли привести к опасным последствиям как в международной, так и в палестинской политике; однако в ретроспективе они представляются необходимым элементом борьбы за независимость. Ведущие мировые державы отнеслись к Палестинской проблеме как к безотлагательной и насущной не потому, что сионисты принимали резолюции и выступали с речами, а именно потому, что она стала представлять угрозу миру во всем мире. Вооруженное сопротивление и нелегальная иммиграция гораздо эффективнее подчеркивали актуальность проблемы, чем терпеливая конструктивная работа («еще одно поселение, еще один сарай, еще одна корова в Хадере»), к которой на протяжении многих лет сводилась сионистская политика под руководством Вейцмана.
22-й конгресс отметил середину пути между окончанием II мировой войны и провозглашением еврейского государства. В политическом отношении он потерпел неудачу. Английская пресса отмечала, что Вейцмана свергла «коалиция несовместимых элементов», в которую, с одной стороны, входили ревизионисты и «Мицрахи», а с другой — «левые» трудовики[844]. Йишув был разочарован: пятьдесят три длинные речи и бесчисленные краткие заявления, прозвучавшие на этом конгрессе, не привели к выработке сколь-либо ясных и конкретных политических решений. В результате в рядах американского сионизма произошел глубокий раскол. Стивен Уайз вышел из руководства Американской сионистской организацией, которая, по его словам, превратилась в «сборище, полное личной вражды, злопамятности и личных амбиций».
Не считая ухода Вейцмана, новоизбранный Исполнительный комитет Еврейского Агентства и сионистского движения почти ничем не отличался от предыдущего. Правда, несколько сильнее теперь были представлены «общие сионисты». Главой организационного департамента стал Элияху Добкин из «Ма-паи»; Моше Шапиро — начальником департамента иммиграции; кроме того, в состав комитета был кооптирован Фриц Бернштейн, старый голландский сионист. Политический курс Исполнительного комитета остался прежним.
Конференция, которую созвал Бевин в начале 1947 г., едва ли не в точности повторяла ту, которая состоялась восемью годами ранее во дворце Сент-Джеймс. На ней не обсуждалось никаких новых предложений; не состоялось так же, как и в 1939 г., прямых контактов между евреями и арабами. Последние, как в частных беседах, так и в публичных заявлениях, выражали мнение, что исторические конфликты всегда приходилось разрешать силой оружия и что битву можно провести немедленно и решить вопрос раз и навсегда. Сионистский план раздела Палестины был неприемлем ни для англичан, ни, разумеется, для арабов. Попытка Бевина спасти конференцию видоизмененной версией проекта Моррисона-Грэйди была отвергнута обеими сторонами. Главная цель Лондонской конференции, по-видимому, состояла для Бевина в том, чтобы использовать последнюю возможность для нахождения некоего компромиссного решения. Когда выяснилось, что арабская делегация не только в принципе возражает против создания еврейского государства, но и не желает ни при каких условиях соглашаться на еврейскую иммиграцию и продажу земель, Бевин и его советники потеряли интерес к продолжению переговоров. 18 февраля 1947 г. в Палате Общин было объявлено, что единственный выход из положения — перепоручить решение проблемы Организации Объединенных Наций, так как по условиям мандата Великобритания не имеет полномочий ни даровать страну евреям или арабам, ни разделить ее между ними. 2 апреля британское правительство обратилось к генеральному секретарю ООН с просьбой устроить специальную сессию Генеральной Ассамблеи, посвященную палестинской проблеме; эта сессия состоялась позже в том же месяце.
Возможность того, что решение палестинской проблемы передадут в ведение ООН, сионистские лидеры уже рассматривали прежде. В речи 1 августа 1946 г. Черчилль заявил, что «единственно правильное, разумное, простое и сильное средство воздействия на ситуацию, которым мы располагали и располагаем, — это искренняя готовность сложить свои мандатные полномочия к ногам ООН и провести эвакуацию наших граждан из Палестины». Тем не менее, когда британское правительство объявило об этом решении, сионисты отреагировали на него со «скептицизмом и отвращением»[845]. Их скептицизм был вызван тем, что они подозревали Англию в нечестной игре: англичане, по-видимому, рассчитывали, что и ООН не сможет прийти ни к какому разумному решению, в результате чего мандат будет продлен. Не исключено, что некоторые британские советники и впрямь руководствовались именно такими соображениями, однако едва ли они сыграли решающую роль. Британское правительство и британское общественное мнение были сыты по горло Палестиной и готовы были пойти почти на любое решение, которое избавило бы их от этого бремени. Сионисты не обрадовались передаче вопроса в ООН, опасаясь, что решение окажется не в их пользу.
Таким образом, центр политической активности снова переместился в Нью-Йорк, и сионистский Исполнительный комитет, выбиваясь из сил, принялся завоевывать поддержку всех наций, больших и маленьких, которым в скором будущем предстояло решить судьбу Палестины. Это была весьма непростая задача, тем более что американцы на этом этапе не были склонны помогать сионистам. Президент Трумэн и его советники твердо придерживались намерения никак не воздействовать на ООН и просто дожидаться, пока возникнет консенсус. К изумлению сионистов, Советский Союз отнесся к ним гораздо более благосклонно. Впервые это обнаружилось, когда Еврейское Агентство попросило разрешения на то, чтобы принять участие в сессии ООН, выступив от имени еврейского народа, — «чтобы соблюсти справедливость», так как арабы уже были представлены в этой организации. Эту просьбу сразу же поддержала советская делегация, а 15 мая Громыко не без сочувствия отозвался о «стремлении значительной части еврейского народа в Палестину», о «не поддающихся описанию» страданиях, которые пришлось претерпеть этому народу за годы войны, и о тяжелейших условиях, в которых оказались после войны массы еврейского населения. В качестве одного из возможных решений проблемы Громыко назвал раздел Палестины[846].
Эта неожиданная поддержка сохранялась на протяжении 1947 года; в том же году Советский Союз проголосовал за раздел Палестины. Традиционно Советское правительство относилось к сионизму крайне враждебно, и поскольку вскоре после возникновения государства Израиль Москва опять вернулась на прежние позиции, то можно сделать единственный вывод: это недолговечное сближение оказалось как нельзя более кстати для сионистов. Без него у них не было бы шансов на победу. Но каковы были мотивы Советского Союза? Быть может, Советское правительство стремилось ослабить влияние Запада в Восточном Средиземноморье и, по возможности, добиться каких-либо собственных целей в том вакууме власти, который неминуемо должен был последовать за этим? Десять лет спустя преемники Сталина продолжили такую же политику в тесном сотрудничестве с радикальными силами, которые пришли к власти в арабском мире. Но в 1947 г. Египтом все еще правил король Фарук, а Ирак и Иордания находились по властью Хашимитов — династии, тесными узами связанной с Великобританией. В этих условиях поддержка раздела Палестины могла показаться большинству советских политиков единственным разумным образом действий.
15 мая 1947 г. Генеральная Ассамблея ООН одобрила создание комиссии из одиннадцати человек, которая должна была изучить палестинскую проблему, вынести предложения по вопросу колонизации страны и предоставить отчет в сентябре. В этой комиссии, вошедшей в историю под названием ЮНСКОП (Специальная комиссия ООН по вопросам Палестины), не была представлена ни одна из мировых держав. В нее вошли делегаты из Австралии, Канады, Чехословакии, Гватемалы, Индии, Нидерландов, Персии, Уругвая и Югославии. Председателем комиссии был избран швед Сэндстром, а ООН представлял Ральф Бунх.
ebooksa