Лазарь, тихо улыбаясь под сенью капюшона, направился к Южной заставе. Там он поужинал в трактире "Под серебряной лозой", но появления Ротмунда не дождался. Возможно, он и был среди толпы орущих иноверцев, привезших в город масла, специи и ткани, но собравшиеся представляли собой такое разношерстное общество, что десятка два молчаливых субъектов, прячущих лица, в том числе и сам Лазарь, могли показаться искомым в широченном темном обеденном зале. Просидев до двух ночи, он поплелся в "Веселящий шнапс" и, без приключений добравшись до постели, лег спать.
В то время, когда Лазарь ковырялся вилкой в купленной у палача ветчине и пил прокисшее вино в трактире, Ульш Ротмунд беседовал с доктором Хехтом. Вокруг города этой ночью были расставлены патрули. Усилена охрана на въезде. Некроманты не были местными, их лиц никто не узнал, поэтому можно было не волноваться, что нынче они посмеют нагрянуть снова.
Начальник налоговой полиции города Ротебурга склонился над чем-то, на что указывал доктор. В комнате горели все светильники, какие только нашлись в доме, но не могли прогнать ночную тьму. Доктор Хехт всегда жаловался на недостаток освещения, особенно когда выполнял работу у себя дома. Больничное масло финансировалось городом, оперировать впотьмах Хехт не любил, а вот иногда приходилось. Он часто вспоминал университетскую лабораторию с ее искусно усиленным зеркалами светом, ровным и ярким, как в солнечный день, но соорудить у себя дома такую же не мог по причине дорогой стоимости зеркал нужной формы. Траты на свечи и ламповое масло были колоссальны, но распределялись равномерно на весь год. А заказать систему зеркал и стекол необходимой конфигурации – сиюминутно выложить кругленькую сумму. Потому Хехт бранился крепкими словами, сопел, отирал пот со лба, но ничего не мог поделать. Летом он предпочитал работать во дворе, но зимой или, как сейчас, в глухой ночной час, перебирался в комнату.
…– Вот видите это крошечное отверстие на груди? Оно практически бескровное. Ранение проникает в грудную полость. Сходные увечья на всех трех телах. Они задохнулись, потому что их легкие слиплись. Я вытащил из этого, – Хехт кивнул на труп, лежащий на столе, прикрытый сползшей на пол простыней, – кусочек свинца. Я ничего подобного раньше не видел. Предполагаю, что причиной смерти всех троих послужило то же самое.
– Но, Тома, как вы объясните, как внутрь тела попали эти кусочки, пробившие на своем пути кожу, мышцы, и если не ошибаюсь, в одном случае даже кости?.. Где, по-вашему, древко стрелы? И кто додумался сделать наконечники из свинца?
– Это не стрелы, Юлиус. Отверстие обожжено порохом. Вы знаете, при короле Эльме с востока к нам завезли два удивительных орудия. Говорят, там, у восточных людей, при их помощи ведут войны. Порох известен нам, но он очень цениться, и приглашенные маги в дни празднеств пускают при его помощи красивые фейерверки. Я считаю, эти люди убиты при помощи таких маленьких орудий, выстреливающих свинцом. Это, должно быть, трубка, внутри которой взрывается подожженный порох, и свинец вылетает из нее под давлением, на большой скорости.
– Тогда убийца – приезжий. Здесь не умеют делать таких смертоносных вещиц. Во всяком случае, я о подобном ничего не слышал.
– Пока я не держал в руках оружие, я не могу утверждать, местное оно или нет, но то, что оно удивительное – побьюсь об заклад на свой годовой заработок!
– Вот как? Вы поделитесь со мной вашими мыслями?..
– Да. Когда я осматривал тела на месте, я обратил внимание, что ранения, полученные в грудную полость, очень схожи. Как я уже сказал, края обожжены порохом. Это свидетельствует о том, что выстрел произведен с близкого расстояния. Орудия короля Эльма необходимо заряжать после каждого выстрела, а это долгая процедура – прочистить дуло, вставить снаряд, вставить заряд пороха, поджечь… Но тогда, напуганные убийством собрата, некроманты успели бы бежать или оказать сопротивление убийце. У нас имелся бы лишь один труп с подобным ранением. У нас их три, причем скорострельность оружия такова, что один убит выстрелом в грудь спереди, второй успел развернуться боком, а третий был настигнут, когда собрался бежать прочь, ранение с дорзальной стороны…
– Что ж, отличная машинка для убийства! – светло улыбнулся Ротмунд. – Если учесть, что их всего было трое – никто не сумел уйти.
– Откуда вы знаете, что их было только трое?
– Я тоже побывал там. На кладбище земля мягкая. Вечером шел дождь. Там следы четырех человек – трое убитых некромантов и непойманный убийца с чудесным оружием. Грязь хранит отчетливое описание того, что случилось. И картина не противоречит вашему рассказу. Это не была случайность. Убийца ждал их заранее. Они его сначала не заметили. Он вышел к ним, и они остановили свою "работу". Они долго разговаривали, а потом он их убил одного за другим. Он мог у них что-то украсть, ведь мы не знаем, было ли у них что-либо при себе.
– Я чувствую, вам интересно случившееся, – неодобрительно покачал головой доктор Хехт. – Может быть, Юлиус, вы знаете, кто убийца?..
– В тот день в город приехали Посланник Инквизиции и торговый караван из Абхаркгавада. Думаю, некроманты прошли с караваном, под видом купцов. Убийца либо их сообщник, либо… Мне не хочется, чтобы мои опасения подтвердились… Однако, завтра я жду гостя. Встретитесь с Орелием – передайте мои слова: я переживаю, что на земле Ротебурга в одну ночь чужаком совершено тройное убийство. И пусть люди Максимилиана, расследующие это дело, будут осторожны. И, если вы, Тома, еще не разболтали им свои подозрения насчет оружия убийцы – не говорите им. Ограничьтесь сухими фактами.
– Мне угрожает опасность? – брови доктора полезли на лоб.
– Пока вы молчите и строите из себя дубовую чурку – с вами ничего не случится. Это тело верните обратно, а вот два других я вам разрешаю сжечь. Некромантское тряпье сохраните. И упаси вас Бог до утра субботы пообщаться с Лазарем.
– Я постараюсь.
Они раскланялись, и Юлиус немедля покинул дом Хехта. Без малого десяток лет назад, когда вчерашний студент-практикант Тома Хехт в старом залатанном пальто и с саквояжем появился в Ротебурге и искал работу, граф Ротмунд оказал ему протекцию и помог закрепиться здесь. Родители Тома были из соседней Лиции, из Косса. Когда родился Тома, в Лиции шла война, и они с маленьким сыном перебрались через Кергамол и Довнеле в столицу королевства Эрбенгот – Лот-Лореан. Некогда Эрбенгот слыл сильной империей, простиравшей свои владения дальше страны камров, но времена былого могущества миновали. Войска ушли даже из пограничных Нобера и Лиции. В голодный 1281 год, год засухи и пожаров, горели Зоссер, Довнеле и Лот-Лореан. Тома только-только зачислили в Университет, он, радостный, ехал сообщить родным, но вся его радость оказалась унесена ветром вместе с пеплом на еще горячем пожарище, оставшемся от их дома. Брандманн пожал плечами и покатил водовозку, запряженную тощими пегими клячами, к соседнему, пылающему во всю, строению…
Тома задумчиво гляделся в свое отражение, намыливая руки и нещадно натирая их пемзой. За эти годы его юношеское округлое лицо осунулось. Челка черных волос больше не падала на по-мышиному бисерные глаза. Теперь он коротко стригся. Совсем коротко, и походил на солдата. Он и был солдат среди бесконечных уличных драк и вооруженных конфликтов, резни в кабаках, пьяных побоищ. Он чувствовал себя иногда кукольным мастером. К нему приносили поломанные игрушки, он зашивал их, ремонтировал, что можно было починить, ставил на ноги, и они возвращались в свой игрушечный, заводной мир. С вдовушкой Мартиной они выезжали по воскресеньям на пикники, она уже давненько уламывала его жениться на ней, но он молчал и смотрел в небо. У нее было отличное приданое, великолепный дом с садом, а Тома совершенно не умел распоряжаться деньгами. Она и уговаривала, и требовала, Тома отвечал: "да-да", обычно думая в этот момент о своих пациентах. Он часто спрашивал ее, почему они не могут народить детей просто так, без вступления в брак, без свадебной церемонии, гостей, угощений, священников? Она или начинала плакать и заявлять, что он ее не любит, либо делала большие глаза и называла еретиком. Очаровательная простушка! Тома избегал всего, что касалось божественного культа, не без оснований полагая, что храмы и церкви – еще один вид рабовладения, самый изощренный, потому что забирал в плен не тело, но сознание. Насквозь лживый институт по добыванию денег, бедняки, жертвующие на храм последние крохи, в надежде, что Бог поможет, – все это Тома ненавидел. Соседи привыкли к его поведению и списывали все на его иноземное происхождение. Жить вместе, рожать и воспитывать детей – это с удовольствием. Но быть почему-то за это обязанным Церкви – Хехт отказывался понимать. И воспринимать подобную идею всерьез. В нынешнем, 1299 году, ему исполнялось тридцать шесть, вполне зрелый возраст, а он все еще не был женат, не обзавелся семьей. Доктор угрюмо посмотрел на себя в зеркало, высушивая тщательно омытые руки расшитым звездами полотенцем (подарок вдовушки). Вспомнил обещание, развернулся к трупу в черном балахоне, надел форменный коричневый плащ, кожаные перчатки и птичью маску, переложил неудачливого гробокопателя на носилки, позвал слугу. Рыжий прыщавый малый из Тюрига отозвался не сразу. Тома нетерпеливо двинул грубым ботинком в дверь. Та с грохотом распахнулась настежь, слуга вскочил, что-то бормоча, и, босой, выслушал поручение. Бесшумно и споро нарядился в коричневый плащ, нацепил маску, и они потащили носилки во двор, погрузили труп на скрипучую повозку.