Кармилла

– Разумеется, – согласился я.

– В начале лета 1811 года он выправил ордер, дозволяющий ему снять копию с одной из картин в дворцовых салонах, и с этой целью прибыл в Версаль. Работа продвигалась медленно. Через некоторое время он съехал из городского отеля и поселился в «Парящем драконе». Из всех имевшихся номеров он выбрал именно тот, который по случайности достался вам. После переезда он почему-то стал уделять рисованию значительно меньше времени и реже посещал свою парижскую квартиру. Однажды ночью он сказал хозяину «Парящего дракона», что уезжает в Париж по важному делу и останется там на день или два. Слуга его поедет с ним. Дворянин просил сохранить за ним его комнату. Он оставил в номере кое-какую одежду, однако уложил чемодан, взял несессер, сел в экипаж и со слугой на запятках укатил в Париж. Вы следите за моим рассказом, сударь?

– Очень внимательно, – откликнулся я.

– Дальше дело обстояло так: немного не доехав до своего дома, граф внезапно остановил карету и заявил слуге, что планы его изменились; ему-де нужно ехать по чрезвычайно важному делу на север Франции, в Руан. Он заночует где-нибудь по дороге, рано утром отправится в путь и вернется недели через две. Граф нанял фиакр; из багажа он взял с собой лишь кожаный портфель – судя по размерам, в нем мог бы уместиться разве что сюртук да пара рубашек, однако слуга клянется, что портфель этот был необычайно тяжел: он держал его в руках, пока хозяин отсчитывал ему причитающиеся тридцать шесть наполеондоров. Итак, граф с вышеописанным портфелем сел в фиакр. Как видите, до сих пор все предельно ясно.

– Вполне, – согласился я.

– Далее и начинается тайна, – продолжил господин Карманьяк. – После этого никто из друзей или знакомых не видел графа Шато-Блассемара. Нам удалось выяснить, что накануне поверенный графа, по указанию последнего, продал все его ценные бумаги и вручил графу всю вырученную сумму наличными. Поверенный назвал нам причину, которой граф объяснил столь странное распоряжение; она полностью совпадает с показаниями слуги. По словам поверенного, граф отправился на север Франции, чтобы уладить некоторые претензии, и не мог точно указать, сколько времени отнимут у него дела. Портфель, озадачивший слугу своей тяжестью, содержал, несомненно, крупную сумму золотом. Не хотите ли понюхать моего табаку?

Господин Карманьяк протянул мне табакерку. Я осторожно взял щепотку желтоватого порошка.

– Было начато расследование, – продолжал мой собеседник. – Мы назначили награду за любые сведения, которые помогли бы пролить свет на таинственное исчезновение графа, и предложили ее, как было указано в официальном объявлении, «кучеру фиакра, нанятого такого-то числа, около половины одиннадцатого вечера, господином, имевшим при себе кожаный портфель. Господин этот вышел из личной кареты и вручил слуге некоторую сумму денег, предварительно дважды пересчитав ее». На наше объявление откликнулось более ста пятидесяти кучеров, но нужного нам среди них не оказалось. Однако нам удалось получить весьма ценные сведения там, где мы меньше всего ожидали. Нет, вы только посмотрите, что вытворяет этот арлекин со своей шпагой!

– Ну и ну! – подивился я искусству шпагоглотателя.

Вскоре арлекин ушел, и господин Карманьяк продолжил свой рассказ.

– Сведения эти сообщил нам мальчик, хорошо знавший графа Шато-Блассемара в лицо, – тот часто посылал его с различными поручениями. По его словам, в ту ночь, около половины первого – а надо вам сказать, луна светила очень ярко – мать его внезапно заболела и послала его за sage femme[14], жившей в двух шагах от «Парящего дракона». Мальчуган жил приблизительно в миле от таверны, и путь его пролегал через парк, примыкающий к замку Шато-де-ла-Карк, мимо кладбища Сен-Обэн, отделенного от дороги невысокой изгородью да двумя-тремя старыми деревьями. Приближаясь к древнему захоронению, мальчик дрожал от страха. Вдруг среди могил он заметил человека – это был граф, мальчик клянется, что узнал его; в округе граф известен под прозвищем, дословно означающим «улыбчивый». Однако в ту ночь улыбчивому графу было не до веселья – он сидел на могильном камне, заряжая пистолет и положив возле себя острую шпагу.

– Мальчик на цыпочках приблизился к графу Шато-Блассемару или же к человеку, которого принял за графа. Тот был одет в непривычный темный костюм, лицо его было сурово и печально, однако мальчик клянется, что не мог обознаться – это был граф. Если это правда, то мальчик был последним свидетелем, видевшим графа живым. Больше о нем никто не слышал. Не появлялся он и в окрестностях Руана. Свидетельств о его смерти также не поступало; никто не может сказать наверняка, жив сейчас граф или мертв.

– Да, случай весьма необычный, – заметил я и приготовился задать собеседнику несколько вопросов. Но тут меня прервал Том Уистлвик: пока я слушал рассказ Карманьяка, он, будучи незамеченным мною, проснулся, прогулялся по залам и вернулся в куда более бодром настроении.

– Слышите, Карманьяк, уже поздно, мне пора уходить. Вам известно, куда я тороплюсь. А с вами, Беккет, нам непременно нужно увидеться еще раз, и как можно скорее.

– Очень жаль, сударь, что я не смог рассказать вам историю другого постояльца из той же самой комнаты, – сказал мне Карманьяк. – Случай этот, гораздо более таинственный и зловещий, произошел осенью того же года.

– Не соблаговолите ли, господа, отобедать со мной завтра в «Парящем драконе»? – пригласил я, провожая их вдоль Большой Зеркальной галереи. Мои новые знакомые охотно дали согласие.

– Господи помилуй! – воскликнул Уистлвик, дойдя до конца галереи. – Смотрите, эта пагода, или паланкин, или что еще такое, так и стоит там, где ее поставили, и никого нет поблизости! Ума не приложу, как им удается так здорово предсказывать судьбу. Джек Наффлз, он сегодня тоже был здесь, говорит, что это цыгане. Но хотел бы я знать, куда они запропастились? Пойду-ка взгляну на оракула.

Он приподнял занавески, изготовленные по принципу венецианских подъемных жалюзи. Внутри оказались красные шторы. Они не поддавались, и Тому удалось лишь заглянуть под одну из них, неплотно опущенную.

Он рассказал об увиденном так:

– Темно, как в погребе, я едва разглядел оракула. Весь завернут в красные и золотые одежды, на голове расшитая шляпа, как у мандарина. Крепко спит, а воняет, черт побери, как хорек! Не хотите ли сами убедиться? Будет о чем порассказать друзьям! Тьфу! Ну и запашок. Фу!