Жан вернулся через пару часов и застал Карима за прежней молитвой. Бывшего купца уже не рвало, а по его лицу уже разливалась умиротворение и благодать. Увидев Жана, Карим воздел руки к небу. Благодаря, он пополз к своему спасителю на коленях.
– Ты сохранил свою веру, а я нет, – сквозь слезы сказал Карим. – Ты терпел страдания ради Аллаха, а я дружил с неверным и пил с ним его проклятое вино.
Карим обнял Жана за колени и, продолжая рыдать, уткнулся в них мокрым лицом. А Жан смотрел на море и думал… То, что он давно пытался вспомнить, вдруг приблизилось к нему, приподнялось, как приподнимается морская вода, прежде чем в берег ударит волна и хлынуло в его мозг.
Жан понял все!.. Он никогда не был свободным. И дело было даже не в его рабстве, отречении от Христа и уж тем более не в его страданиях. Жан не был свободным с самого начала своей жизни. Еще в детстве ему внушили тысячи больших и маленьких истин, а потом старательно и тщательно взращивали их. Это были традиции семьи, вера в Бога, крикливый французский патриотизм, этикет, правила поведения за столом, кодекс рыцаря, понятие о чести, любовь к королю и еще много-много всего ненужного и мерзкого, что вылетело из головы юнца, как только король, названный Святым, бросил его умирать в тесном, кирпичном загоне под палящим солнцем Египта.
Пока Жан думал об этом, словно окидывая взглядом всю свою жизнь, Карим продолжал свои благодарственные вопли. Жан рассмеялся… Он расхохотался так, что Карим вздрогнул и в страхе отполз от своего спасителя. Он вдруг увидел, что у Жана горят глаза, и в них нет ничего кроме презрения.
Жан нагнулся и поднял большой сук невесть как и когда оказавшийся на берегу моря. Приближаясь к Кариму, он продолжал смеяться, понимая, что уже ничего нельзя вернуть назад. Теперь, на острове, он был полностью свободен и только жалкий, лживый раб рядом с ним, который, делая вид, что верит во что-то, был рядом с ним.
Карим закричал от ужаса. Жан ударил его по голове, и когда его жертва опрокинулась на спину, продолжал бить так, словно эта жертва и была его самым главным врагом. Через полчаса от Карима осталось только кровавое месиво на песке. Жан отбросил сук и улыбнулся… Он был один и он был свободен. Через две недели он умер от голода и жажды, но, даже умирая, он улыбался…
Джис замолчал. Его глаза под капюшоном сверкнули, и нельзя было понять, что изменило лицо гостя: улыбка или простой оскал.
– Что ты мне скажешь, Готфрид? – спросил Джис.
Рыцарь промолчал. Джис привстал в кресле и наклонился к лицу рыцаря.
– Помнишь мою первую загадку, на которую ты так и не дал ответа: что на свете хуже всего и для тебя и для меня? – капюшон сполз вверх, на затылок Джиса, и его гримаса стала откровенным оскалом. – Так вот ответ на нее прост: это свобода. Если ты сделаешь то, о чем я тебя попрошу, ты найдешь свою свободу, а если нет, то ее лишусь я. Я уже говорил тебе, что прихожу к тебе не по собственной воле. Но если с этой чужой волей столкнешься ты… – Джис многозначительно хмыкнул. – Я тебе не завидую.
Черт встал.
– Я вернусь к тебе через три дня, чтобы у тебя было время подумать. Любое серьезное решение принимается не тогда, когда говорят «да» или «нет», а до этих слов. Ты понял меня?
Готфрид вдруг почувствовал, что его ужас, с которым он, не переставая боролся, ушел, а лба рыцаря вдруг коснулась приятная прохлада, словно подул легкий ветерок.
– Я, кажется, уже посылал тебя к черту? – хрипло спросил Готфрид.
– Было такое… – снова усмехнулся черт.
– А теперь иди к самому Сатане!
Джис шутливо поклонился.
– У тебя три дня рыцарь. Всего три!..
ebooksa