Приключения Айши

У нас было лишь одно-единственное развлечение. В разрушенном монастыре находилась богатая библиотека, собранная, без сомнения, еще во времена давно прошедшие убитыми монахами. Их преемники сберегли и даже привели в кое-какой порядок эту библиотеку, и мы могли свободно ею пользоваться. Странное было это собрание, но, как я думаю, бесценное, ибо среди многочисленных рукописей были буддийские, шиваитские, а то и шаманские, о которых нам даже не приходилось слышать; значительную их часть составляли жития бодхисатв, или святых, написанные на разных языках, часто нам неизвестных.

Наибольший для нас интерес представляла многотомная хроника, которую вели кубилганы, настоятели старинного монастыря, с величайшим тщанием описывающие все важные события, запечатлевая их таким образом для грядущих поколений. Переворачивая страницы одного из последних томов, написанного, по всей вероятности, двести пятьдесят лет назад, незадолго до разрушения монастыря, мы наткнулись на запись, которую я вынужден воспроизводить по памяти.

«Летом сего года, после сильной песчаной бури, наш брат (не помню его имени) нашел в пустыне человека из племени, обитающего за Дальними горами, слухи о коем время от времени достигают монастыря. Человек был еще жив, но рядом лежали двое его соплеменников, умерших от жажды и полузанесенных песками. Человек был очень свирепого обличья. Он не хотел рассказать, как он там очутился, упомянул только, что шел путем, коим пользовались их предки еще до того, как прекратилось всякое общение между племенем и миром. Мы поняли, однако же, что собратья, коих он сопровождал, были приговорены к смертной казни за какое-то преступление, но бежали. Он сказал нам, что за горами лежит богатый, плодородный край; к сожалению, там бывают частые засухи и землетрясения, кои ощущаются и здесь.

Сей край, по его словам, населяет народ очень многочисленный и воинственный, но занимается он земледелием. Люди живут там испокон веков, но правят ими ханы, потомки греческого царя Александра: он захватил обширные земли к юго-западу от нас. Возможно, сие и верно, ибо наша хроника рассказывает, что около двух тысяч лет назад войско, посланное завоевателем, достигло и этих мест, хотя неизвестно, предводительствовал ли им сам Александр.

Человек сказал, что его народ поклоняется жрице по имени Хес, или Хесеа, правящей из поколения в поколение. Живет жрица на высокой горе, все ее любят и боятся, но страной правит не она, в дела государственные она почти не вмешивается. Однако же все приносят ей жертвы, и тот, кто навлечет на себя ее гнев, умирает, поэтому даже вожди ее опасаются. Но их подданные часто сражаются между собой, так как ненавидят друг друга.

Мы обвинили его во лжи, когда он сказал, что сия женщина бессмертна, если мы правильно его поняли, ибо на земле нет ничего бессмертного, посмеялись мы и над его рассказом о ее могуществе. Он объявил, что даже наш Будда уступает ей в могуществе и что мы в этом сами убедимся, когда на нас обрушится ее возмездие.

Мы накормили его и выпроводили из монастыря, и он ушел, пригрозив, что еще вернется и тогда мы узнаем, кто из нас говорил правду. Мы так и не знаем, что с ним стало, а показать путь, ведущий к его стране, что лежит за пустынями и Дальними горами, он наотрез отказался. Вероятно, то был злой дух, посланный, чтобы нас испугать, чего ему, однако, не удалось добиться».

Такова в моем точном пересказе эта запись: ее чтение вызвало у нас много недоуменных вопросов и все же наполнило нас надеждой и волнением. Никаких упоминаний ни об этом человеке, ни о его стране больше не встречалось, но примерно через год хроника вдруг обрывалась, хотя нигде до этого не говорилось, что случилось или может случиться нечто необычное.

Более того, последняя запись в этой пергаментной книге гласила, что братья приступают к распашке новых земель для посева зерновых, а это означает, что они не боялись и не ожидали никаких непредвиденных событий. Оставалось лишь гадать, сдержал ли пришелец из-за гор свою угрозу и не обрушила ли, по его наущению, эта жрица по имени Хесеа возмездие на приютившую его общину? Естественно, что мы с Лео ломали голову, кто же эта Хесеа?

На другой день мы позвали настоятеля Куена в библиотеку, прочитали ему отрывок и спросили, не может ли он чего-нибудь добавить по этому поводу. Он покачал своей мудрой старой головой, которая всегда напоминала мне черепашью.

– Немногое. Очень немногое об армии греческого царя, который упоминается в хронике.

Мы попросили его рассказать то, что он знает, и Куен спокойно ответил:

– В те дни, когда наша религия переживала свою молодость, я был скромным монахом в этом самом монастыре – он был построен одним из первых – и видел проходящую армию, вот и все. Это случилось, – в задумчивости добавил он, – в моем пятидесятом воплощении нынешнего круга, – нет, я вспомнил о другой армии – в семьдесят третьем воплощении[86].

Лео громко захохотал, но я лягнул его ногой под столом, и он притворился, будто это не смех, а чих. И это было разумно, потому что столь неуместное веселье могло глубоко ранить чувства старика. Ведь и сам Лео когда-то говорил, что нам не подобает подшучивать над учением о перевоплощении, являющемся краеугольным камнем религии среди четверти человечества, к тому же и не самой глупой четверти.

– Объясни мне, о ученый брат, как это может быть, насколько мне известно, память погибает со смертью.

– Так только кажется, брат Холли, – ответил он. – Память часто возвращается – особенно к тем, кто далеко продвинулся на Пути. До тех пор, пока ты не прочитал мне этот отрывок, я как будто и не помнил об этой армии, а сейчас я точно воочию вижу прошлое: вместе с другими монахами я стою перед статуей большого Будды и мы смотрим, как армия проходит мимо. Она была не очень велика, потому что понесла тяжелые потери, и, преследуемая диким народом, что жил в те дни южнее нас, она торопилась перейти через пустыню, оставив позади своих преследователей. Их военачальник был очень смуглый человек – к сожалению, не могу вспомнить его имени… Этот военачальник, – продолжал он, – пришел в монастырь и потребовал, чтобы мы предоставили ночлег его жене и детям, снабдили их провизией и лекарствами и дали им с собой проводников через пустыню. Тогдашний настоятель сказал ему, что наш устав запрещает допускать женщин под монастырскую крышу, на что он ответил, что, если мы не выполним его требований, у нас не останется никакой крыши, ибо он спалит монастырь, а всех нас предаст мечу. Как вы знаете, человек, умерший насильственной смертью, возрождается в виде какого-нибудь животного, а это ужасно, посему мы избрали меньшее зло и уступили, с тем чтобы потом выхлопотать себе прощение у Великого Ламы. Супруги военачальника я не видел, но – увы! – я видел жрицу, служительницу их религии. Увы, увы! – И Куен стал бить себя в грудь.

– Почему «увы»? – спросил я как можно более равнодушным тоном, ибо его рассказ возбудил во мне странный интерес.

– Почему? Потому что я забыл армию, но так и не смог забыть этой жрицы, и много веков она препятствовала мне переправиться на тот берег – Берег Спасения. Я, как скромный лама, готовил ей спальню, когда она вошла и скинула покрывало; увидев меня, тогда молодого человека, она заговорила со мной, стала расспрашивать, и, отвечая, я вынужден был смотреть на нее.

– И как же… как она выглядела? – нетерпеливо спросил Лео.

– Как она выглядела? Она была прекрасна, точно утренняя заря над снегами, прекрасна, точно вечерняя звезда над горами, прекрасна, точно первый весенний цветок. Не спрашивай меня, как она выглядела, брат, больше я все равно ничего не скажу. О мой грех, мой грех! Я возвращаюсь в прошлое, и мой черный позор всплывает на свет дня. Вы, возможно, считаете меня таким же добродетельным, как и вы сами; знайте же, какой я низкий человек. Вот вам мое признание. Эта женщина, если она женщина, зажгла неугасимый огонь в моем сердце, хуже того, хуже того, – Куен раскачивался на табурете взад и вперед, и из-под его роговых очков капали слезы отчаяния, – она заставила меня боготворить ее. Сначала она спросила меня о моей вере, и я охотно ответил на все вопросы, надеясь, что на ее душу низойдет свет, затем она сказала: