– Господи Иисусе, а вы-то сами на нее заглядываетесь?
– Я? Да я с нее глаз не сводил всю дорогу, пока поднимался, – с этой Игольной башни. А еще я всю дорогу спрашивал себя: вот, ежели б кому случилось свалиться с эдакой высотищи, успел бы он прочесть «Отче наш…», «Верую!»[46] и «Исповедуюсь!»[47], а главное – принять покаяние, перед тем как умереть в благодати?..
– Увы мне! – воскликнула матушка Готон. – Так вы взбирались на нее?
– Ну да, черт возьми!
– И что там видали?
– Ничего такого.
Матушка Готон дважды благочестиво перекрестилась.
– И благодарите Бога за это, по крайней мере, – проговорила она следом за тем.
– За что благодарить-то?
– За то, что он оградил вас от величайшей опасности.
– Какой такой опасности?
– Ежели б вас увидел призрак, вы бы разом ослепли.
Крестьянин опустил ломоть хлеба, в который собирался впиться зубами, и малость побледнел.
– Призрак!.. – повторил он, поднимаясь. – Стало быть, там водится привидение?
– Как! Неужто вы не знаете?
– Нет… о, да нет, не знаю.
– Ну да, там водится привидение, – продолжала матушка Готон, – такое белое-белое, высотой сто футов.
– И где же? Что оно делает? Когда его видят?
– Оно расхаживает по площадке, на верху башни.
– И часто?