– Тогда пусть говорит! – заметил Ришелье.
– Благодарю, монсеньор, – повторил священник.
И продолжал:
– Вы злитесь, мессиры? А ведь я говорю только правду, и это еще не все. Я забыл упомянуть о подвигах ваших сподвижников… У вас, мессиры, есть соперник, конкурент!.. Что вы скажете, к примеру, о графе де Гебриане? И неужели думаете, что я собираюсь обойти мочанием вашего хозяина, герцога Саксен-Веймарского? Я напомню, что он уже провозгласил себя королем Юры и ждет лишь окончания войны, чтобы сделать из Конте обособленное королевство, право на которое он намерен оспаривать у Франции?
– Что скажете? – живо спросил кардинал, приподнимаясь в кресле и сверкая глазами.
– Он лжет, монсеньор! – гневно вскричал де Гебриан. – Не верьте ему, монсеньор!
Преподобный Маркиз медленно приблизился к графу и, посмотрев ему прямо в глаза, со странным – властным и повелительным – выраженем сказал:
– Повторите же, что я лгу!
Гебриан опустил голову и промолчал.
– Здесь есть какая-то тайна, – проговорил Ришелье, – и чуть погодя мы ее раскроем. А пока, мессир священник, выскажите ваши обвинения к графу де Гебриану и его хозяину.
– Итак, слушайте, монсеньор, и будьте уверены, на сей раз он не посмеет кричать, что я лгу! Так вот, однажды вечером герцог и граф – господин и прислужник, будущий король Юрский и его полковник, отчаявшись захватить Сален с Безансоном, выдвинулись к Понтарлье…
Надвигалась ночь, а вместе с сумерками, понятно, пришел страх…
Знаете, как они освещали себе дорогу?.. В свое время Нерон, недостойнейший из императоров, повелевал зажигать на торжествах живые факелы – из христиан и рабов, облитых смолой и варом!.. Герцог же Веймарский с Гебрианом, выведенные из себя героическим сопротивлением горстки саленских храбрецов, поклявшихся раньше умереть, чем сдаться в плен, отрядили вперед разведчиков, приказав им поджигать по пути все деревни! И этот чудовищный приказ был выполнен. Пожар принял такой размах, что за ту жуткую ночь неугосимое пламя, поглотившее больше двух сотен деревень, больших и малых, было видно и с форта Сент-Анн и с высот Низеруа. А швед с французом знай себе шли вперед в этом пламенном ореоле и потом, продолжив свое страшное дело, предали огню и Понтарлье. Хотя жители его за несколько дней до того выплатили им огромную контрибуцию… Вот что они сделали, монсеньор!
Преподобный Маркиз рассказывал взолнованно и возмущенно. Воспоминания о тех чудовищных злодеяниях наполняли его душу неодолимым, мучительным страданием. И дрожащим от негодования голосом, со слезами на глазах, он продолжал:
– Бедная земля, когда-то такая прекрасная, вот во что ты превратилась – в сплошные дымящиеся руины! Везде и всюду опустошение… везде и всюду голод… Защитники твоих городов вынуждены питаться лишь худым хлебом, взрощенным близ крепостных стен, на расстоянии не дальше пушечного выстрела. Страх охватил даже скотину! Едва заслышав набат, она разбегается и прячется… Бедная земля! Неужто пришел твой последний день? О монсеньор, монсеньор, пощадите нашу обездоленную землю, выжженную почти дотла! Захватив ее, вы навлечете на себя только позор!
Лицо Ришелье, застывшего в неподвижности и не сводившего глаз со священника-воина все время, пока он говорил, оставалось непроницаемым.
– Если вы полагаете, что с нашей стороны недостойно захватывать разоренную землю, так почему же вы сами проливаете за нее кровь до последней капли и стоите до последнего человека? – спросил он наконец.
– Эх, монсеньор, да разве пристало сыновьям бросать свою мать лишь потому, что она умирает?
– Им пристало стараться спасти ее.
– Спасти? Как?
ebooksa