– Ну и пойду.
И старуха действительно собралась было спускаться по откосу крепостной стены во внутренний двор, как вдруг солдат удержал ее и сказал:
– Не утруждайтесь… вот он и сам.
Часовые почтительно расступились – стало тихо, и комендант подошел к солдатам.
Вид у него был суровый, брови – насуплены; он опирался на длинную трость с золотым набалдашником: все еще давала о себе знать рана в левое бедро, которую он получил при осаде Доля.
– Что это значит? – строго спросил он. – Все эти сборища и шум?
Кабатчица (а судя по краткому описанию ее натуры, это легко можно себе представить) была на равной ноге как с рядовыми, так и с начальством, против чего, собственно, никто не возражал.
– Мессир, – решительно ответила она, – там, в поле, добрый монах… его здорово побили какие-то головорезы и бросили, думая, что он помер… а он силится добраться ползком ко рву…
Комендант подошел к бойницам и посмотрел.
Монах уже довольно близко подполз к крепостной стене – и можно было расслышать, как он прерывающимся голосом крикнул:
– Именем Всевышнего, сжальтесь надо мной!
– Мессир, – умоляюще продолжала старуха, – нельзя же бросить его умирать, совсем беспомощного, не правда ли?
– Как это ни печально, – отвечал комендант, – но поделать я ничего не могу.
– Напротив, еще как можете!.. Вам же под силу все-все! Прикажите опустить мост и подобрать того правденика!..
– Невозможно!
– Как это – невозможно?.. Почему невозможно?.. Он же христианин, мессир… монах!
– Да хоть сам папа римский, все равно не могу. его преосвященство монсеньор кардинал де Ришелье единственный распорядитель везде, куда бы ни ступала его нога. А он приказал, притом строго и безоговорочно, после пяти часов не поднимать мост и в замок никого не пропускать.
– Ну что ж, мессир, в таком случае надобно уведомить Его преосвященство, сказать, что тут, совсем рядом, стонет предсмертным стоном служитель Божий… И тогда он непременно отменит свой приказ.
– Его преосвященство закрылся в своих покоях и никого не примет.
– Даже вас, мессир?