– Что вы хотите этим сказать?
– Такие люди, как вы, преподобный Маркиз, возвеличили бы любой эшафот и облагородили бы любую виселицу, осияв их ярким ореолом мученичества. И я считаю вас достаточно великим и не желаю возвеличивать еще больше. Так что – живите!
– Я, монсеньор? – воскликнул священник.
– Надеюсь, – с ухмылкой прибавил Ришелье, – вы не откажетесь принять жизнь… от меня?
Преподобный покачал головой.
– Монсеньор, – молвил он в ответ, – боюсь, как бы мне не пришлось выкупать мою голову за слишком дорогую цену. На это я не согласен.
– А кто вам сказал о выкупе?.. Кто сказал, что вам навязывают какие-то условия? Я не продаю вам жизнь, преподобный Маркиз, а просто дарю.
– Я слышу вас, монсеньор, но едва ли понимаю и не верю своим ушам.
Губы у кардинала искривились в горькой усмешке.
– Ах! – воскликнул он. – Зато я все понимаю – вы не верите в великодушие Ришелье.
– Монсеньор, – отвечал Маркиз, – история скажет, что Ришелье был великим министром, но она ни словом не обмолвится о том, что был он министром великодушным.
– Ну что ж, по крайней мере, на ваш счет история совершит ошибку. Я милую вас без всяких условий. Мне нужен такой враг, как вы. Без усилий победа над Франш-Конте была бы не такой славной, и, что бы вы там ни говорили, повторяю, земля, которую вы защищаете, скоро отойдет к Франции.
– Никогда! – горячо возразил Маркиз.
– Никогда… – повторил Ришелье. – И вы действительно в это верите?
Священник хотел было ответить.
Но вдруг запнулся и, схватив кардинала за руку, прошептал:
– Тише!
Послышался долгий, пронзительный свист.
– Что там такое? – спросил Ришелье, удивляясь поведению преподобного Маркиза и особенно внезапной перемене в выражении его лица, прежде совершенно бесстрастном.
Но священник не отвечал.