Замок Орла

Караульный, швед, с мушкетом на плече неспешно ходил взад-вперед по площадке длиной не больше двухсот шагов. Ствол его мушкета, эфес шпаги, рукоятки кинжала и пистолетов посверкивали в лунном сиянии, когда часовой выходил на освещенную часть крепостной стены, – и все эти блики мгновенно угасали, стоило ему войти в тень старой башни.

Еще около четверти часа шведский караульный в полном одиночестве продолжал монотонно расхаживать туда-сюда. Вслед за тем на стене, в лунном свете внезапно возникла другая фигура – будто намеренно, чтобы ее лучше было видно, потом она так же неожиданно скрылась в той части укреплений, которую поглощала тень. Прошла пара секунд. Караульный повернулся к новоприбывшему спиной.

И тут с башенной площадки, из тени, послышался дрожащий, сдавленный голос, вернее, пение:

Граф Жан, уж час заветный наступает,Уж солнце горизонт ласкает,И колокол как будто бы рыдает,Уж соловей в листве знай распевает,И розы цвет благоухаетВ долине, где поступь моя затихает.Ищу тебя я тщетно во мгле.Граф Жан, я здесь, приди же ко мне!

Когда стихла последняя нота куплета, караульный, сначала застывший в изумлении, скорым шагом направился к затененному месту, откуда слышалось пение.

Ветром до слуха Лакюзона и Рауля донесло невнятные обрывки оживленной перепалки – потом лязгнуло железо – раздался глухой, неопределенный шум.

Все произошло меньше чем за минуту.

Шведский солдат, с мушкетом на плече, появился опять – и снова стал в караул. Только теперь он почему-то был выше ростом.

Тут издалека послышался окрик:

– Часовым – не спать!

Ему, уже ближе, вторил другой, сиплый окрик:

– Часовым – не спать!

Потом еще один, и еще.

Солдат, которого капитан с Раулем не теряли из вида, повинуясь военному предписанию, действующему в захваченных городах, во всю глотку проорал, повторяя привычный приказ:

– Часовым – не спать!

Тот же крик, подхватываемый другими голосами, постепенно отдалялся и звучал все глуше.

Когда он совсем стих, караульный вдруг остановился, весьма бесцеремонно прислонил мушкет к бойнице и, скрестив руки на груди, затянул второй куплет незатейливой песенки:

Пастушка под покровом тьмыВозлюбленного пастушка искала,Вся в белом сквозь ночную мглу бежала,Между деревьями, что на пути ее росли.Звезда от водной глади свет свой отражала,И ветерок чуть слышно все шептал в ночи,И эхо в скалах повторяло:Граф Жан, я здесь, скорее же приди!

– Это Гарба, – едва слышно выпалил Лакюзон. – Там, на стене пока никого. Идемте, Рауль.

Они вдвоем покинули убежище под сенью ивы, перешли Бьен вброд, не замочив и колен, и вскоре оказались у подножия стены – вернее, башни. Вдоль стены, прямо к их ногам соскользнула веревочная лестница.

– Я полезу первый, – сказал капитан, хватаясь за лестницу. – Вы за мной…

Так, друг за дружкой, они взобрались на край башни, обрамленный замшелыми зубцами.