С.: Около двенадцати. Я просидел там до утра; самолет вылетал в семь двадцать пять. В Стокгольме я сел на автобус до аэровокзала, пошел к жене и детям. Они живут на Нортульсгатан.
М.: Сколько времени вы пробыли у них?
С.: Час, может быть, два.
М.: Когда вы снова приехали сюда?
С. В понедельник вечером.
Б.: Где вы жили в Стокгольме?
С.: В пансионате на Уденсгатан. Не помню, как он называется.
М.: Что вы здесь делали после возвращения?
С. Ничего особенного. Я не мог пойти в тир пострелять, потому что револьвера у меня не было.
Б.: А велосипед?
С.: Ах, да, я забрал его, когда сошел с поезда.
М.: Меня удивляет одно: до того, как вы увидела Виктора Пальмгрена в окно в «Савое», вы не думали о том, чтобы его застрелить.
С.: Когда я увидел его и револьвер был со мной, то меня словно молнией поразила мысль – убить его проще простого. Поскольку я решил, то уже не думал о том, что будет потом. Как будто эта мысль впервые пришла мне в голову. Но подсознательно я не раз желал ему смерти.
Б.: Что вы почувствовали, когда прочли в газетах… вы же читали газеты на другой день?
С.: Да.
Б.: Что вы думали, когда узнали, что он, возможно, выживет?
С.: Я был зол на самого себя, что стрелял так плохо. Подумал, что следовало бы выстрелить несколько раз, но я не хотел ведь ранить никого другого, и мне, кстати, показалось, что он умер сразу.
Б.: А теперь? Что вы чувствуете теперь?
С.: Я рад, что он умер.
М.: Сделаем перерыв. Вам нужно поесть.