24 марта 1845 г. Достоевский писал о романе брату: «Кончил я его совершенно чуть ли еще не в ноябре месяце, но в декабре вздумал его весь переделать: переделал и переписал, но в феврале начал опять снова обчищать, обглаживать, вставлять и выпускать. Около половины марта я был готов и доволен. Но тут другая история: цензора не берут менее чем на месяц. Раньше отцензировать нельзя. Они-де работой завалены. Я взял назад рукопись, не зная, на что решиться <…>. Моим романом я серьезно доволен. Это вещь строгая и стройная. Есть, впрочем, ужасные недостатки».
Роман имел не менее двух черновых редакций, первая из которых, законченная в ноябре 1844 г., была в декабре коренным образом переработана. Вторая редакция подверглась в феврале-марте 1845 г и позднее, после ее переписки набело, в период с середины марта по начало мая, новым исправлениям. Лишь к 4 мая 1845 г роман был наконец закончен. В этот день Достоевский сообщал брату: «Этот мой роман, от которого я никак не могу отвязаться, задал мне такой работы, что если бы знал, так не начинал бы его совсем. Я вздумал его еще раз переправлять, и, ей-богу, к лучшему; он чуть ли не вдвое выиграл. Но уж теперь он кончен, и эта переправка была последняя. Я слово дал до него не дотрогиваться». Здесь же Достоевский писал, что намерен отдать роман в «Отечественные записки», а затем перепечатать его на свой счет отдельным изданием.
Окончив в конце мая 1845 г. переписку романа набело, Достоевский прочитал его Григоровичу «в один присест и почти что не останавливаясь».[12] «Восхищенный донельзя» и понявший, насколько роман Достоевского был выше того, что «сочинял до сих пор» он сам, Григорович, который незадолго до этого напечатал свой первый очерк «Петербургские шарманщики» в программном сборнике писателей «натуральной школы»-альманахе Н. А. Некрасова «Физиология Петербурга» (1844), передал рукопись «Бедных людей» Некрасову, рекомендовав ее для задуманного последним нового альманаха. Не отрываясь, они ночью вместе прочли «Бедных людей», закончив чтение под утро, и вдвоем прибежали в четыре часа утра к Достоевскому, чтобы под свежим впечатлением прочитанного сообщить ему о своем восторге и о принятии романа Некрасовым для альманаха. На следующий день Некрасов передал рукопись Белинскому со словами: «Новый Гоголь явился!», вызвавшими в первый момент естественное недоверие критика. Однако после чтения «Бедных людей» недоверие это рассеялось, и Белинский, встретив вечером Некрасова, «в волнении, просил сразу же привести к нему автора «Бедных людей», которого при первом свидании, состоявшемся на следующий день, горячо приветствовал. Еще до личного знакомства с Достоевским, утром того же дня, Белинский заявил Анненкову, рекомендуя ему «Бедных людей» как произведение «начинающего таланта»: «…роман открывает такие тайны жизни и характеров на Руси, которые до него и не снились никому <…>. Это первая попытка у нас социального романа, и сделанная притом так, как делают обыкновенно художники, то есть не подозревая и сами, что у них выходит».[13] Художническую «бессознательность», непосредственную силу таланта молодого Достоевского Белинский отметил, по воспоминаниям писателя, и при первом свидании с ним: «Он заговорил пламенно, с горящими глазами: „Да вы понимаете ль сами-то <…> что это вы такое написали! <…> Вы только непосредственным чутьем, как художник, это могли написать, но осмыслили ли вы сами-то всю эту страшную правду, на которую вы нам указали? <…> А эта оторвавшаяся пуговица, а эта минута целования генеральской ручки, — да ведь тут уж не сожаление к этому несчастному, а ужас, ужас! В этой благодарности-то его ужас! Это трагедия! Вы до самой сути дела дотронулись, самое главное разом указали. Мы, публицисты и критики, только рассуждаем, мы словами стараемся разъяснить это, а вы, художник, одною чертой, разом в образе выставляете самую суть, чтоб ощупать можно было рукой, чтоб самому нерассуждающему читателю стало вдруг все понятно! Вот тайна художественности, вот правда в искусстве! Вот служение художника истине! Вам правда открыта и возвещена как художнику, досталась как дар, цените же ваш дар и оставайтесь верным и будете великим писателем!..“». (Дневник писателя. 1877. Январь. Гл. 2. § 4).
Высоко оцененный Белинским и Некрасовым роман Достоевского 7 июня 1845 г. был передан Некрасовым цензору А. В. Никитенко (которого он просил взять на себя цензуру «Петербургского сборника») с просьбой просмотреть рукопись «хоть к сентябрю месяцу». В письме к цензору Некрасов попутно рекомендовал ему роман как «чрезвычайно замечательный».[14]
Вышел в свет «Петербургский сборник» 21 января 1846 г. (Ценз. разр. — 12 января).
Достоевский был подготовлен к созданию «Бедных людей» своим жизненным опытом. Уже в детские годы в Москве, живя вместе с родителями на Божедомке (ныне ул. Достоевского), на одной из тогдашних городских окраин, во флигеле Мариинской больницы для бедных, где его отец служил врачом, он мог наблюдать жизнь бедноты и столичного мелкого люда. Наблюдения эти Достоевский расширил и дополнил в Петербурге, в особенности в первые годы после окончания Инженерного училища (1843), в период службы в чертежной Инженерного департамента, и затем после выхода в отставку (1844), когда он вел жизнь начинающего, необеспеченного литератора. Поселившись в сентябре 1843 г. на одной квартире с врачом А. Е. Ризенкампфом, Достоевский, по воспоминаниям последнего, горячо интересовался жизнью его пациентов, принадлежавших к «пролетариату столицы». Живя на Владимирском проспекте поблизости от Фонтанки, Достоевский любил бродить по ней, наблюдая, как и его герой, различные городские сцены (см. письмо Девушкина от 5 сентября).
Обращение Достоевского к разработке в романе образа бедного чиновника и его социальной трагедии наряду с «Записками сумасшедшего» и «Шинелью» было подготовлено развитием массовой повествовательной и очерковой литературы на эту тему, занявшей к 40-м годам значительное место в русских журналах. Под воздействием повестей Гоголя, статей Белинского, идей русской и западноевропейской демократической и социалистической мысли 1840-х годов Достоевский ставит в центр «Бедных людей» двух «париев общества» (если воспользоваться позднейшим его определением из редакционного предисловия к переводу во «Времени» «Собора Парижской богоматери» В. Гюго (1862)) — полунищего чиновника и девушку, ставшую жертвой социального неблагополучия. Но в отличие от Гоголя с его обобщенными характеристиками лиц и обстановки действия Достоевский, опираясь на традицию физиологического очерка, насыщает свою повесть описаниями различных районов Петербурга, отмеченными печатью своеобразной строгой «документальности», проводит перед взором читателя целую вереницу сменяющихся социальных типов — от уличного нищего до ростовщика и от департаментского сторожа до «его превосходительства». Это позволяет писателю обрисовать взаимоотношения и судьбу главных героев на широком, тщательно выписанном фоне повседневной жизни столицы, и в особенности ее демократических кварталов, густо заселенных различным мелким людом. Достоевский окружает также фигуры главных героев романа рядом их социально-психологических «двойников», история каждого из которых дает как бы еще один типический, возможный «поворот» судьбы центральных персонажей, подчеркивая тем самым общественную закономерность и всеобщность их трагической социальной судьбы (отец и сын Покровские, Горшков, Емельян Иванович, двоюродная сестра Вареньки Саша и др.). «Аналитический» характер построения «Бедных людей» (в отличие от «синтетического» метода повестей Гоголя) был, как свидетельствует письмо Достоевского к брату от 1 февраля 1846 г., замечен уже Белинским («Во мне находят новую, оригинальную струю (Белинский и прочие), — писал здесь Достоевский, — состоящую в том, что я действую анализом, а не синтезисом, то есть иду в глубину, и разбирая по атомам, отыскиваю целое, Гоголь же берет прямо целое…»).
Авторы «физиологических» очерков изображали каждый раз лишь один из многочисленных «типов» населения столицы. Молодой Достоевский же, пользуясь материалом столичной «физиологии», строит на этой основе роман с единой, развивающейся фабулой — и при этом он хочет не только обрисовать в нем социальную судьбу «бедных людей», окружающую их обстановку и среду, но и предельно полно выразить их внутренний мир. Это побудило Достоевского избрать для своего первого произведения форму романа в письмах, которая давала автору возможность объединить в нем описательный, «физиологический» материал с эмоциональным, лирическим тоном изложения, глубоким психологическим раскрытием души «бедных людей». О том, что выбрать форму романа в письмах его побудило желание, нигде не выказывая «рожи сочинителя», передать слово самим героям, предоставив им полную свободу выявления своего отношения к окружающему миру и своего «слога», Достоевский писал в письме к брату от 1 февраля 1846 г., возражая критикам «Иллюстрации» и «Северной пчелы»: «Во всем они привыкли видеть рожу сочинителя; я же моей не показывал. А им и невдогад, что говорит Девушкин, а не я, и что Девушкин иначе и говорить не может». Здесь же, отвергая упрек в растянутости романа, Достоевский мотивировал ее также особенностями избранной им формы, рассчитанной на изображение не столько внешних событий, сколько их отражения в сознании героев, взятом в движении и смене душевных состояний («Роман находят растянутым, а в нем слова лишнего нет»).
Опираясь на пример Гоголя, Достоевский знакомит читателя с теми литературными произведениями, которые сформировали душевный мир его героев, дает им возможность установить и высказать свои литературные симпатии и антипатии. При этом литературная среда, в которую погружены герои Достоевского, оказывается значительно более сложной, чем у Гоголя: благородный студент Покровский изображен в романе в качестве горячего поклонника Пушкина; поэтический мир последнего оказал воздействие и на нравственное формирование Вареньки. В отличие от Вареньки Макар Алексеевич, так же как гоголевские чиновники, — читатель «Северной пчелы», повестей Брамбеуса, сентиментальных «сказочных», по терминологии Белинского) романов со счастливым концом (вроде упоминаемого им романа Дюкре-Дюмениля: см. ниже, примеч. к стр. 85). Описание его впечатлений от литературных чтений у его соседа Ратазяева дает автору возможность пародировать в романе излюбленные литературные жанры и произведения тех писателей 1840-х годов, которые противостояли пушкинской и гоголевской реалистической традиции. Из этих пародий одна («Ермак и Зюлейка») направлена против псевдоисторических повестей и романов, в том числе романов Ф. В. Булгарина и Н. В. Кукольника, две остальные («Итальянские страсти» и «Знаете ли вы Ивана Прокофьевича Желтопуза?») — против подражателей А. А. Бестужева-Марлинского и Гоголя, разменивающих их образы и приемы на мелкую, ходячую монету. Наконец, эпизод чтения Макаром Алексеевичем «Повестей Белкина» и гоголевской «Шинели» позволяет Достоевскому показать живое воздействие на душу простого человека настоящей, большой литературы, правдиво и проникновенно изображающей его трагическую судьбу и душевные переживания. При этом между Пушкиным и Гоголем проведено различие: гуманизм Пушкина и его глубокое участие к Самсону Вырину находят в душе Девушкина благодарный отзвук, а суровая и безжалостная по отношению ко всяческим спасительным иллюзиям правда Гоголя вызывает у Макара Алексеевича протест и вместе с тем способствует уяснению им безнадежности своего положения. Сопоставление Девушкина с пушкинским Выриным и гоголевским Акакием Акакиевичем не только служит средством обрисовки различных граней духовного мира главного героя, но и выявляет отношение автора к творчеству и традициям его предшественников.
Толки о «Бедных людях» и о появлении в литературе «нового Гоголя» начались почти сразу же после знакомства Белинского с романом — под влиянием устных отзывов о нем самого критика, Григоровича, Некрасова и других лиц, которым роман стал известен в рукописи или авторском чтении. В письме к брату от 8 октября 1845 г. Достоевский писал: «…о „Бедных людях“ говорит уже пол-Петербурга», а в следующем письме от 16 ноября, сообщая о знакомстве с В. Ф. Одоевским, В. А. Соллогубом и И. С. Тургеневым, замечал: «…никогда, я думаю, слава моя не дойдет до такой апогей, как теперь. Всюду почтение неимоверное, любопытство насчет меня страшное».
В феврале 1846 г., приветствуя выход «Петербургского сборника», Белинский писал в рецензии на него: «…в „Петербургском сборнике“ напечатан роман „Бедные люди“ г. Достоевского — имя совершенно неизвестное и новое, но которому, как кажется, суждено играть значительную роль в нашей литературе». И далее, выделяя талант Достоевского из разряда «обыкновенных» (ибо «такими произведениями», как «Бедные люди» и «Двойник», «обыкновенные таланты не начинают своего поприща»), Белинский продолжал: «Разбирать подобное произведение искусства — значит выказать его сущность, значение, причем легко можно обойтись и без похвал, ибо дело слишком ясно и громко говорит за себя; но сущность и значение подобного художественного создания так глубоки и многозначительны, что в рецензии нельзя только намекнуть на них. Это заставляет нас отложить подробный критический разбор <…> до следующей книжки „Отечественных записок“…».
Реакционная критика встретила роман враждебно. Именно в извещении о выходе «Петербургского сборника» (Северная пчела. 1846. 26 янв. № 22) Булгарин в целях унижения новой литературной школы впервые презрительно назвал ее «натуральной». «Бедные люди», открывавшие «Петербургский сборник», были восприняты не только соратниками Белинского, но и его противниками как произведение, программное для «натуральной школы», воплотившее в жизнь важнейшие принципы руководимого Белинским демократического направления в литературе 1840-х годов, развивающего гоголевские реалистические и социально-критические традиции. Поэтому в развернувшейся сразу же после выхода «Петербургского сборника» полемике вокруг «Бедных людей» дело шло не только об оценке романа Достоевского, но и об отношении к «натуральной школе». Этим объясняется крайняя ожесточенность борьбы вокруг романа в 1846–1847 гг.
В один день с извещением Булгарина издевательская рецензия на «Петербургский сборник» появилась в кукольниковской «Иллюстрации». Анонимный рецензент писал о «Бедных людях»: «Роман <…> не имеет никакой формы и весь основан на подробностях утомительно однообразных, наводит такую скуку, какой нам еще испытать не удавалось». Относя «Бедных людей» к «сатирическому роду» и выражая свое недовольство его успехами в литературе 1840-х годов, рецензент отдавал предпочтение вышедшим незадолго до этого «Петербургским вершинам» Я. П. Буткова (Иллюстрация. 1846. 26 янв. № 4. С. 59)
Через четыре дня после «Иллюстрации» появилась рецензия на «Петербургский сборник» Я. Я. Я. (Л. В. Бранта) в «Северной пчеле», где о романе говорилось: «Душевно радуясь появлению нового дарования среди бесцветности современной литературы русской, мы с жадностию принялись за чтение романа г. Достоевского и, вместе со всеми читателями, жестоко разочаровались <…>. Содержание романа нового автора чрезвычайно замысловато и обширно: из ничего он вздумал построить поэму, драму, и вышло
Суждения Л. В. Бранта повторил и сам Булгарин: «…по городу, — писал он — разнесли вести о новом гении, г. Достоевском (не знаем наверное, псевдоним или подлинная фамилия), и стали превозносить до небес роман „Бедные люди“. Мы прочли этот роман и сказали: бедные русские читатели!». И далее: «Г-н Достоевский — человек не без дарования, и если попадет на истинный путь в литературе, то может написать что-нибудь порядочное. Пусть он не слушает похвал натуральной партии и верит, что его хвалят только для того, чтоб унижать других. Захвалить — то же, что завалить дорогу к дальнейшим успехам».[16] Нападки на автора «Бедных людей» «Северная пчела» продолжила в следующих номерах.
Под свежим впечатлением от этих выступлений против «Бедных людей» Достоевский 1 февраля писал брату: «„Бедные люди“ вышли еще 15-го. Ну, брат! Какою ожесточенною бранью встретили их везде! В „Иллюстрации“ я читал не критику, а ругательство. В „Северной пчеле“ было черт знает что такое. Но я помню, как встречали Гоголя, и все мы знаем, как встречали Пушкина». В то же время, рисуя реакцию читателей, писатель сообщал М. М. Достоевскому, что «публика в остервенении», читатели «ругают, ругают, ругают» роман, «а все-таки читают», и «альманах расходится неестественно, ужасно». «Зато какие похвалы слышу я, брат! — продолжал он. — Представь себе, что наши все, и даже Белинский, нашли, что я даже далеко ушел от Гоголя. В „Библиотеке для чтения“, где критику пишет Никитенко, будет огромнейший разбор „Бедных людей“ в мою пользу. Белинский подымает в марте месяце трезвон. Одоевский пишет отдельную статью о „Бедных людях“. Соллогуб, мой приятель, тоже».
Статьи В. Ф. Одоевского и В. А. Соллогуба, о которых пишет в письме Достоевский, не появились (если не считать одного из них автором анонимной заметки о романе в газете «Русский инвалид» — см. о ней ниже). Но Белинский, еще до того как он поднял «трезвон» о романе в статье о «Петербургском сборнике», во второй книжке журнала не только рекомендовал читателям его автора в цитированной выше рецензии, но и в особой заметке «Новый критикан» дал отпор Л. В. Бранту, в связи с его оценкой «Бедных людей» заявив, что оба первые произведения Достоевского — «произведения, которыми для многих было бы славно и блистательно даже и закончить свое литературное поприще», — свидетельствуют о «явлении нового необыкновенного таланта».[17] Вскоре после этого за роман вступился рецензент «Русского инвалида». Характеризуя Достоевского как «молодого писателя, еще впервые выступающего на литературное поприще, но уже обнаружившего огромное дарование», он сочувственно писал о романе: «В страшной, сжимающей сердце картине представляет он несчастия, претерпеваемые бедным классом нашего общества <…>. Читаешь эти полузабавные, полупечальные страницы: иногда улыбка навернется на уста; но чаще защемит и заноет сердце и глаза оросятся слезами. Вы кончите роман, и в душе вашей остается тяжкое, невыразимо скорбное ощущение, — такое, какое наводит на вас предсмертная песня Дездемоны».[18] Заявляя, что «у г. Достоевского много наблюдательности и сердце, исполненное теплою любовью к добру и благородным негодованием ко всему, что мы зовем малодушным и порочным», а также «слог весьма оригинальный, ему одному только свойственный», газета замечала, что уже самое наличие у него «восторженных поклонников» и «запальчивых порицателей» — «лучшее доказательство его талантливости».[19]
О широком читательском интересе, возбужденном «Бедными людьми», свидетельствуют следующие негодующие строки «Северной пчелы»:
«На Невском проспекте, в многолюдной кондитерской Излера, всенародно вывешено великолепно-картинное объявление о „Петербургском сборнике“. На вершине сего отлично расписанного яркими цветами объявления, по сторонам какого-то бюста, красуются, спиною друг к другу, большие фигуры Макара Алексеевича Девушкина и Варвары Алексеевны Доброселовой, героя и героини романа г. Достоевского „Бедные люди“. Один пишет на коленах, другая читает письма, услаждавшие их горести. Нет сомнения, что подвигнутый этим картинным объявлением «Петербургский сборник» воспользуется успехом, отнятым у него покамест
В обстановке всеобщего внимания публики к роману и оживленных споров вокруг него появилась статья Белинского о «Петербургском сборнике», где критик отвел нападки на роман представителей реакции и литературных староверов, дав развернутую оценку его общественного и литературного значения.
ebooksa