– Посмотри, не сдох он там, – проговорил кто-то.
– Зачем его сюды притащили? – буркнул недовольно старческий голос. – И так мышей тьма, так еще эту им подкормку притащили. А потом орёте, что товар битый, внешний вид порченный.
– По бурчи, по бурчи там, без тебя есть, кому думать, – повысив голос, рявкнул кто-то.
– Ну, вам виднее, – бормотал старик, спустившись по скрипучим ступенькам вниз. – Ты живой, или подох уже? Слышь! – дыша перегаром, проскрипел старик. Шаря при этом костлявыми пальцами шершавых рук по лицу Захарова. – Может его наверх поднять?
– Ну, смотри сам, тебе виднее, – раздалось сверху.
Захаров тихонько застонал, пытаясь привлечь к себе внимание.
– А, то не ровен час, сдохнет тут? А холодного разделывать это не дело.
– От, ты зануда, Хряк! – раздалось в ответ. – Иди, я его сам притащу.
С этими словами, говоривший, лет тридцати, в спортивном костюме, направился к пленнику, поигрывая связкой с ключами.
– Ну-у-у, – протянул он, приподняв носком ботинка голову Игоря. – Не сдох еще, падла? Пойдем наверх, люди важные на тебя посмотреть хотят.
Спрятав ключи в карман, верзила взял Захарова за шиворот и выволок на улицу.
От яркого солнечного света, воздуха наполненного весенними запахами, на фоне разнобойного щебетания птиц, майор на какое-то время потерял сознание.
Очнулся он оттого, что кто-то перерезал ножницами по металлу проволоку, которой он был связан.
– Да, куды он денется, с подводной лодки? – донеслось до него. – Гляди у него ручищи черные, ишь как раздуло, а ногти синие какие.
– Какая тебе дед разница? Все равно он не жилец! Раздался пьяный надрывный смех, потонувший в бряканье стаканов.
– Оно конечно так, только бычка портить негоже, – отозвался тот, сосредоточенно сопя. – Он для церемонии должен быть в форме – это понимать надо.
Игорь приоткрыл глаза и стал внимательно разглядывать старика в затасканном когда-то белом халате, забрызганным кровью. Армейский бушлат, видавший виды, шапка-ушанка, из-под которой выбивалась совершенно седая всклоченная шевелюра. Серое лицо с кривым носом, бегающие поросячьи глазки, небритые щеки, потрескавшиеся губы, из-под которых выглядывали редкие, с желтым налетом зубы.
– А что, Хряк, правда, собачки из-за человечины злее делаются? – крякнул кто-то смеясь.
Вновь раздался взрыв недружного смеха.
– Фу-у-у, точно так, – с гордостью ответил старик. Снимая с Захарова обувь. – Дорого пойдут, хорошие тапочки – заключил он.