— Он тоже баловался забавными куплетами. Помнишь?
— Сам Державин доказал, что сочинять можно в любом роде поэзии! — назидательно заметил Пущин.
— Ты прав… Но все же он не песенками прославился, а одами: "Фелица", "Бог", "Водопад"… Знаешь, Жанно, я хотел бы сочинить стихи столь же великие, но по-своему! Без громоздких строчек и старославянских слов, так, чтобы всем было понятно — и мудрецам, и гусарам, и поэтам, и простому люду…
— Уверен, что ты напишешь именно такие стихи!
Снег нежно хрустел под ногами. Пушкин шел по аллее Екатерининского парка, поглядывая на заиндевевшие деревянные домики, где до весны будут жить его любимые античные герои. Мысленным взором он видел их словно наяву — своих "белых кумиров"! Всех знал по именам, воспевал в стихах. Именно здесь, в садах Лицея, ему впервые стала являться муза. Где еще он мог сочинять так упоительно легко?
Здесь крепла и мужала его детская душа. Он гордился колоннами и обелисками, возведенными в честь победы над турками: ведь это его предок, морской артиллерист Иван Ганнибал, сжег турецкие корабли и взял крепость Наварин…
Здесь слышал он тревожные отзвуки грозы 1812 года. Мимо Лицея суровым строем шли полки на войну с Наполеоном, а лицеисты провожали их. При звуках барабана и трубы мальчики выбегали из класса, кричали слова приветствия, молились, обнимали родных и знакомых. А вечером после занятий собирались в "журнальной комнате", читали свежие газеты, обсуждали воинские подвиги. Профессора приходили к своим воспитанникам и объясняли ход войны, разговаривая с ними как со взрослыми, ничего не приукрашивая, ничего не скрывая. Вместе с русскими воинами лицеисты мысленно обороняли Смоленск, сражались в Бородинском бою, шли под пулями по неокрепшему льду Березины… Все это было свежо в памяти и просилось воплотиться в стихи. И Пушкин теперь знал, о чем напишет в своей оде: об этом парке, ставшем ему родным, о славе своего Отечества, о героических сражениях прошлого и нынешнего времени.
И назовет он свое сочинение так: "Воспоминания в Царском Селе".
Утром 8 января в актовом зале Лицея было нарядно и празднично. Паркетный пол сверкал, в огромные окна лился солнечный свет, посредине стоял длинный стол, крытый красным сукном с золотой бахромой. Вдоль стен были расставлены кресла для почетных гостей — столичной знати, важных чиновников и генералов. Все ждали приезда Державина.
Лицеисты сбежались вниз, к парадной двери, боясь упустить любую мелочь. Пухленький близорукий Дельвиг пробрался вперед и, потеснив долговязого Кюхлю, стал рядом с Пушкиным.
— Мне непременно надо быть поближе к Державину, — объяснил он, волнуясь. — Я решил подойти к нему и поцеловать его божественную руку, написавшую "Водопад!".
— Правую или левую? Может, он левша?
— Ты невыносим!
В этот момент входные двери распахнулись, в проем ворвался свежий морозный воздух, а вместе с ним — припорошенные снегом гости, среди которых лицеисты по многочисленным портретам узнали Гавриила Романовича Державина!
Лакеи суетились возле него, обмахивая щетками снег с плисовых сапог, принимая шубу и бобровую шапку.
Державин был в старомодном екатерининском парике и в красном мундире тайного советника, увешанном орденами. Он раскланялся с министром просвещения и профессорами, а потом весело поздоровался с лицеистами, которые буквально пожирали его восхищенными глазами. "Как царя встречают! — подумал Державин. — А цари-то тоже люди, не небожители"… Он вспомнил, как однажды в молодости стоял в карауле и к нему вдруг подошел император Петр Федорович, обратившись с простым естественным вопросом. Державин усмехнулся, жестом подозвал швейцара и запросто спросил:
— Где тут у вас нужник, братец?
В устах "божества" этот вопрос прозвучал так простодушно, что общее напряжение и робость мгновенно пропали, всем стало легко. Когда лакеи бережно увели старика, Пушкин насмешливо спросил:
— Что же ты, Тося, не поцеловал ему руку?
— Не знал, какую — правую или левую! — парировал Дельвиг.
ebooksa