Наблюдатели переполошились, услышав неизвестный голос, больше напоминающий журчание ручья. Он был тих, но не слышать его было попросту невозможно. Каждый ощущал его эхо в стенках своего черепа, многократно отражающееся и теряющееся в переплетениях извилин.
Голос был приятен, бархатен, убаюкивающ, он успокаивал бушующие эмоции, словно отец, нежно обнимающий свое дитя и шепчущий на ухо.
Но в то же время, всем без исключения хотелось смыть с себя эфемерную грязь, что опутала тело и душу сразу, как была произнесена первая буква. Тлетворный и мертвый, он обволакивал, туманя сознание.
— К-кто это? — Схватилась за голову Тосака, слегка ударяя ладонью по виску, незамысловатым жестом пытаясь вытряхнуть неизвестно кого из черепа. — Что за чертовщина!
— Не знаю, — магия Медеи тут же сложилась в сложный узор, укрывая неосязаемым ментальным одеялом наблюдателей. Сама же остроухая пыталась унять тремор в руках, и бешено колотящееся сердце. У бедной принцессы Колхиды «отцовский голос» неизвестного вызвал волну не самых приятных воспоминаний, о которых она бы предпочла забыть. Но прошлое всегда преследовало её, даже после смерти. Лик отца, смотрящего с укором, бледное лицо брата, смотрящего в небо невидящим взором… — Кем бы он ни был, кажется, Широ его не слышит.
— С чего ты взяла? — Справилась со своими родительскими демонами Аозаки, быстро выбросив из головы образ отца. — Он мог просто слишком глубоко погрузиться в себя.
— Может быть, — осторожно ответила «ведьма», — только голос, как мне кажется, обращался не к нему.
— Дедушка, твою магию могут ощутить на той стороне? Перехватить или вмешаться в работу? — тут же поняла, на что намекает Медея Аревейд, с волнением в голосе вопрошая родича.
— «Черт бы побрал Эмию, Хаос и всех богов!» — Мысленно кричал Зелретч, сохраняя на лице маску серьезности и сосредоточенности. Контроль над Второй Магией никак не получалось вернуть. Не помогал ни опыт, ни знания. Нечто крепко ухватилось за «поводок» Калейдоскопа, делая только то, что хотело само. Сам же Маршал понимал, что голос шел не с той стороны портала, а непосредственно из прорехи пространства, как бы странно это ни звучало, словно шелест, вытекающий из ниоткуда. — Вероятность этого крайне мала, — уже вслух начал маг. — К тому же, для выполнения сказанного тобой нужны незаурядные способности, переплевывающие мои минимум на порядок.
Безбожно лукавил Кишуа, завышая возможности теоретического врага, даже не подозревая, кто именно мог это сделать.
— В любом случае, — поджала губы Артурия. — Если этот голос не слышал Широ, не получается ли, что говорят с нами?
— Кому это нужно? — Робкий голос Тайги был оглушителен в тишине.
— Не имею ни малейшего понятия, — пожал плечами Маршал. — Мы даже не знаем, слышит ли его Эмия или нет.
Широ медленно протянул руку к одному из трупов, бережно проведя пальцами по лезвию короткого проржавевшего клинка. Его одеяния он узнал. Это был один из Клинков. Судя по внешнему виду кожаной брони, точнее, её дизайну, он попал с это измерение задолго до момента смерти Гласа. Задолго, до рождения девятого отпрыска императора.
— Мне показалось или рука Широ застыла на полпути к мечу? Да и до этого, такое происходило. — Задумчиво нахмурилась Сакура.
— Я же вам говорил, что портал показывает то, что нужно, — словно детям вновь начал разжевывать Кишуа. — В тот момент, когда вы все отвлеклись на разговор друг с другом, обсуждение или переживания, портал начинает «смотреть» на мир с искаженной точки зрения — «замедленной», если угодно.
— Оу, так вот почему мы ничего не пропускаем, удобно, — смущенно покраснела Фуджимура, упрекать которую никто и не думал, понимая её положение.
Мертвая земля вокруг и полное отсутствие абсолютно любой жизни, даже демонической, дали Широ редкую возможность отдохнуть телом и духом, взвалив на фамильяров почти всю работу по контролю пространства вокруг.
Он еще не забыл, как неизвестная сила привела его сюда, даже не думая расслабляться окончательно. Но против манипуляций такого масштаба, он был буквально бессилен, потому мог лишь минимально подготовить себя к вероятным неожиданностям, осознавая тщетность своих брыканий.
— Его останки низвергли в пустоту, но неспособный умереть бог, был обречён на вечность во тьме, полную боли и безумия, переживая страдания и смерть всех живых существ, жизнь которым дала его кровь.