Дойти до кухни, где их уже ожидал разогретый свободной после последнего осмотра пострадавшей девочки ужин, им молча не удалось. Убийца вновь взял слово.
— Этот… воспитательный спарринг помог тебе понять, что ты хочешь делать дальше?
Рыжик задумался, понимая, на что намекал родитель.
— Я… — перед глазами предстали картины прошлого, детали которого услужливо дополняли сны. А сны ли? — Я просто не могу оставить сейчас все как есть… Зная, что могу помочь…
Сотни, если не тысячи тел сплавленных воедино странной, но такой знакомой магией извивались в вечной агонии. Женщины с вздутыми до чрезмерно огромных, гротескных размеров животами стенали, мычали с застывшей навеки гримасой нестерпимой агонии.
— Все идет согласно планам. — по правую руку от него тепло улыбался, смотря на ужасную картину незнакомый, но ощущающийся родным мужчина. — Наши прогнозы оказались чудесно правдивы. — его лицо с пылающими зеленым светом глазами обернулись к нему. — И в том именно ваша заслуга. Ведь если бы не ваши своевременные действия в столице, то пропажу такого количества людей Клинки Императора заметили бы слишком рано. — рука мужчины легла на плечо и легонько то сжало. — Меня попросили передать вам благодарность от всего нашего народа, смиренно ожидающего добрых вестей за гранью.
Он ничего не ответил, смотря немигающим взором на девочку лет семнадцати, впаянную в мясную гору и не сводящую с него ненавидящего взгляда. Нечто внутри него кричало в ужасе, билось в припадке, ударяя в стенки черепа, вызывая легкую мигрень, которую можно просто игнорировать. Часть него с восхищением наблюдала за тем, как в её животе зарождалась жизнь, да искаженная, непривычная этому миру, но жизнь. В самом полном понимании этого слова.
Другая же, словно в исступлении пыталась сжать кулаки, вынуть находящийся в ножнах и пылающий эфирной энергией меч и оборвать страдания девочки, возможно даже не успевшей увидеть мир за пределами родного городишки или деревни. Оборвать жизни всех тысяч терзаемых женщин, используемых в гнусных целях. Взвалить на себя этот непомерный грех, но вернуть покой их душам.
Рука потянулась к клинку, удивляя как его, так и стоящего рядом мужчину, удивление которого сменилось гневом в один миг.
— Почему он ещё здесь?! — брызжа слюной, схватил его плечо неизвестный. — Полторы сотни лет! И сосуд до сих пор не твой!
— В отличие от твоего, — лицо скривилось, стоило ему взять себя в руки и вернуть контроль. — Мой сосуд пусть и не являл собой эталон добродетели и обладал пороками достойными своей семьи, но воля его, даже после захвата была и будет слишком крепка. — он сбросил с плеча руку собеседника. — Не забывайся, Марцелл, ты все еще был и до сих пор являешься моим подчиненным. Не смей меня учить! — гнев затопил его разум. Удар по лицу Теодина был сокрушителен и раскроил щеку усиленной стальными шипами перчаткой.
Мужчина упал на спину, принимая сыплющиеся градом удары ног и рук.
— Ты слишком сросся с сосудом! — сквозь удары пытался достучаться до него Марцелл. — Смени его или подави, пока не стало поздно! Ты ставишь под удар всю операцию!
— Я контролирую это тело! Я подавляю его владельца! И я единственный здесь, кто в здравом уме и делает все, чтобы наш народ вернулся домой! — последний удар раскроил череп, выплескивая содержимое на покрытый плотью пол. — И ни тебе, ни кому из Авангарда я не позволю себя судить!
Эфир заструился по его телу и душе, проникая в тело живущего вопреки всему Теодина, заставляя плоть его сосуда возвращать прежний вид, повинуясь чуждой воле.
Он не мог понять, кому принадлежал этот гнев. Почему обе его части были солидарны в желании уничтожить наглого монстра, убившего тысячи человеческих жизней… и посмевшего возразить и ткнуть его в собственную несостоятельность…
Обе его части ненавидели друг друга, но сошлись во мнении, что Марцелл должен быть наказан.
Бросив поднятого за грудки Теодина, он подошел к агонизирующей девчонке, чей живот был на последней стадии беременности.
Он хотел облегчить ее участь, всего-то нужно было пронзить мозг клинком и освободить душу от страданий. И он же не желал этого, осознавая, что потеря даже одной особи недопустима.
Мысли путались. Он припал на колено, схватившись за голову в приступе очередной вспышки боли. Их за прошедшие декады лет было предостаточно.