Там Ольга, одетая, сидела за столом.
— А ты почему оделась? — устало спросил он.
— Она меня гнала, — тихо сказала Ольга.
Утром Корнев позвонил Калюжному. Тот прислал свою «Волгу». В аэропорт Корнев не поехал и распрощался с матерью почти сухо.
В паршивом настроении направился Василий Петрович на работу. Посидел за столом и лениво принялся грунтовать стекляшки для дверных надписей. Не работалось. Перед глазами вставали жена, дочь, мать, какие-то обрывки: вагоны, самолеты, больницы, кулаки, — все перемешалось в голове. Стандартные рожи смотрели на него с плакатов его же исполнения. Он скрипнул зубами, затем взял молоток и принялся бить уже готовые таблички, приговаривая: «Не так… Все надо не так!» Круша и ломая трафареты, он даже не заметил, как в дверях появился Рустам.
— Корнев взбесился, — вяло сказал монтажник и сел на рундук.
Василий Петрович зашвырнул молоток в угол и остыл.
— Что с тобой? — спросил Рустам. — Да, впрочем, не все ли равно? Я тут свою цепь забыл — ты ее еще не порвал?
— Вон, — кивнул Корнев на цепь. Рустам надел цепь на пояс и вновь присел.
— Не дают мне сына — жениться велят, — вздохнул он.
— Ну, женись, — буркнул Василий Петрович. — Возьми и женись на Бочкаревой. А что ко мне пристал-то?!
— Никто к тебе не приставал… А Бочкарева уехала.
— Куда? — удивился Корнев.
— В Сибирь…
Вошел Николай Иванович. Рустама сразу же насторожил его начальственный вид, и он стал собираться уходить.
— Попей чаю, — предложил Корнев.
— Нет, мне надо идти, — замялся он.
— Как хоть Некрасов-то?
— Вкалывает, — пожал плечами Рустам. — Разряд уж дали… Ну, будь здоров, не кашляй! — поднял он ладонь и вышел.
Николай Иванович подошел к столу, подобрал порванный рисунок и удивился: