Кумир

– А не зря вы объявились. – Бригадир почесал щетинистый подбородок, добрецки подмигнул. – Надо вам кой-чего показать, пока не ушли. – Заговорщически повел за жиденький цуг ещё нетронутых деревцев. А там…

Точно кратером выровненная, лысая, очищенная от леса площадина красовалась бельмом посреди густой чащи. Как будто сила нечистая выжгла жизнь, до самого корня выжгла. Или словно утюгом прогладили ровнёхонький круг, выровняв лесистые бугры и хломишки. Даже травинки не осталось: под ногами хрустели перемолотые кости деревьев – щепки, опилки, безжизненно-сухие, вымученные. Между лесом и участком пролегла искусственная, резко очерченная межа.

«Вырвать всё! Захапать, перемолоть и сожрать! Всё сожрать!» ─ скалились хищные ехидные морды рабочих мужиков, с довольством глядевших на свой гибельный труд.

– Вот какое дельце. Нашли мы ваш… ну, это, столб, и если б вы не пришли, так бы и сбросили, но столб-то дельный, ручную работу видно.

Игорь Петрович бессильно поморгал, усиленно всматриваясь в резкие черты бригадира. Шутил что ли? Какие столбы? Какие ручные работы? Он, председатель, старожила, каждую ветку знал здесь, но никаких столбов.

– Какие такие столбы?

– Ну, ваш, столб – для красоты ли или в память, не знаю. Тока если вы здесь, может, и оставить захотите или еще чего.

У Игоря Петровича закружилась голова, перед глазами помутнело, ладони обнесло по́том. На просьбу показать – бригадир почти раболепно повел его по кайме лысого круга. «Хрусть, хрусть», – жалился Тупиковый лес под ногами.

Подошли к широкой прогалине. Всем селом звали это место Дубовой рощей. Дуб раскинулся один, рощей не пахло, зато какой исполин! Богатая жила – в обхвате уместил бы одну, а то и две коровки. Крона царская была, под такой листвой встанешь, солнца не разглядишь, света белого не увидишь – настолько густая. Под этим вековым дубом не одно поколение тупиковцев нежилось в младо-страстные годы. Ветер так качал его ветви, с такой лаской, что листья не шумели, шептались, баюкали. Теперь не то… Ветви пообрубили, калека, не дуб, не мощь, хилость одна.

Под рёбрами больно кольнуло у Игоря Петровича. Отвернулся, смахнул непрошеную слезу с ресниц.

– Не узнаете столб ваш, что ли? – нетерпеливо буркнул бригадир. Пришлось обернуться, вглядеться в заскорузлую кору дуба, различить… Игорь Петрович ахнул. На подступах к дубу, в сплетении толстых корней, как по указке божьей, столб пророс. Может, кто из молодых поставил в непокорности власти?

Столб не простой оказался. На тотем али что-то такое больше похож был, с вырезанным лицом старца, ногами в лаптях. Он столь верно пришелся к месту, словно стоял здесь не один десяток лет. В высоту на глаз Игорь Петрович прикинул аршинов пять. Непобедимым стражем встал тотем на защиту дуба. «Похвалить бы наших за такую работу, за боевой дух, но строго, чтоб зарубили на носу, что такое показушничество урожая не даст».

– Ну, начальник, – усмехнулся бригадир, – валим столб?

– Валим, – упало горемычное смирение.

Тут же сновал, рыча, бульдозер. «Руссоюз» ─ нарекала его перепачканная чернозёмом надпись на такой же грязной кабине. Под названием компании грамотненько, к месту, прописали номер, многоциферный, отдающий безжалостной деловитостью, как и сами застройщики.

– Б-10 – новейшая моделька, не работает, летает! – промурлыкал бригадир с такой гордостью, как если б самолично собирал махину. Потом последовал приказной выкрик бригаде, больше походивший на приговор палача.

Выучил Игорь Петрович новое имя смерти, данное современностью – «Б-10». «Б-10» не медлил, живо напал на маленького тотема, навалился плоской грудью отвала. Заслонила машина тотемишку, председатель не то что, разглядеть, осознать, охватить тотем разумом толком не успел! Пожалел вдруг о своем решении.

Скрежущий металлический звук оцарапал слух. Отвал бульдозера, таранивший тотем, надломился, как если б был мягонькой колобухой хлеба. Затрещала железная зверюга, завопила раненым зверем, искры полетели. Как будто старик-идол из чугуна или чего еще покрепче сделан был. Сущая несусветица! Проломился «Б-10», вмялся в том месте, где тотем впечатался в его плоскостопный перед.

Не успел Игорь Петрович и бровью повести, как в нос ударило гарью, жжёной резиной и паникой. Вспыхнуло где-то за пригорком. И покатилось наперебой меж ветвей: «Горим! Пожар! Технику спасай!»

Позже, когда Игорь Петрович вспоминал происшедшее, то, как ни силился, не мог выудить из памяти ничего, кроме горящих глаз старца-идола да неуместно-фантастического звона колокольчиков.