Путешествие идиота

К утру мне стало совсем хорошо. Ну, или почти. Только кулаки еще саднили и дышать было немного больно. Но строгая холодная женщина в белой одежде и такой же смешной высокой шапочке мне сказала, что это скоро пройдет. И меня одели во все новое, дали черные блестящие ботинки и даже галстук мне на шею повязали.

А потом я стоял в каком-то большом зале, там было много людей, и когда я вошел, важный человек в форме громко сказал:

— Дамы и господа, представляю вам образец имперского гражданина, капитана Юджина Уэллса.

И все вокруг встали и начали мне хлопать. Словно я певица какая известная. Но просто так стоять в ярком месте, когда все вокруг тебе хлопают и вообще — улыбаются почем зря, как-то неловко было. И я всем кивнул. Совсем как тогда, на лайнере. И вокруг меня стали кружиться какие-то жужжащие штуки, и я все щурился от яркого света, что в глаза мне бил. Но голос про эти штуки не сказал ничего, и я решил, что бояться их нечего.

И потом ко мне все время подходили какие-то люди и рассказывали, как они горды оттого, что им чего-то там выпало, и еще жали мне руку, и трясли долго, и все время улыбались куда-то в сторону зала. А жужжащие штуки так вокруг и порхали. А мужчина громко живописал, как блестяще завершилась тщательно спланированная многоходовая операция, и, хотя жертв среди штатных сотрудников избежать не удалось, преступности Плима был нанесен «сокрушительный удар», чему в огромной степени поспособствовал капитан Уэллс, то есть я. И над головами людей крутились большущие цветные голоролики, где я, совсем как в кино, прыгал и вертелся, раскидывая каких-то небритых глыбообразных типов. И все люди задирали головы и смотрели на них, а потом снова на меня, а потом снова мне хлопали.

Потом вышел какой-то очень важный мужчина. И все притихли. И мужчина ко мне подошел и рядом встал. И тихо, проникновенно сказал, что такие граждане, как я, гордость и опора Империи. И повесил мне на шею цветную ленточку с блестящей штукой на конце. И сказал, что для него это незабываемый день. И руку мне осторожно пожал, словно я из фарфора был. И долго так ее держал, и при этом к залу повернулся. Наверное, это чтобы его лучше видно было для тех летучих штук. Голос мне сказал, что они нас «снимают». И еще сообщил, что меня, оказывается, «наградили».

И так меня довольно долго мучили. Но мне неловко уйти было, ведь столько людей тут собралось, чтобы мне улыбаться. И я терпел.

Еще у меня все что-то спрашивали из зала. И мужчины и женщины. Все хотели узнать, надолго ли я посетил их планету Йорк, женат ли я, сколько у меня детей, и как я отношусь к проблеме равенства каких-то полов, а также — что я думаю о конфликте «квакеров» и «белой партии», и какие политические последствия применительно к астероидному кризису, на мой взляд, это может повлечь. Особенно одну дамочку интересовал «военный и экономический аспекты проблемы». И какой у меня любимый цвет. И как я отношусь к свободной разнополой любви. И правда ли, что я работал под прикрытием под видом разносчика пиццы. И еще много всего.

Трудно мне было, вы не поверите как. Я сказал, что жены у меня нет. И детей тоже. И что к проблеме полов я отношусь с уважением. Там, где я не знал, что сказать, я отвечал, что это «закрытая информация». И улыбался. И все с уважением кивали. Такая уж это волшебная фраза. А про любовь я сказал, что давно ее ищу, но пока мне не удается понять, что это такое. И что рано или поздно я это узнаю. И женщины из зала начали мне бурно аплодировать. А мужчины смущенно улыбаться. И оглядываться вокруг, словно не сразу поняли, куда их занесло.

И когда меня провожали из этого гостеприимного дома, то дали маленькую платежную карточку, вроде моего жетона, и сказали, что это «скромная компенсация». Еще добавили, что рассчитывают на мою порядочность и благоразумие. Правда, тот, кто это говорил, неловко себя чувствовал. Будто с обезьяной какой разговаривал. А напоследок мне дали коробочку. Не мою, но точь-в-точь такую же. И заверили, что это абсолютная копия моей, с полностью идентичным содержимым. И еще она теперь не горит и не боится воды. И выдерживает какое-то там «давление». Я подумал, что Анупаму ведь все равно, какую коробочку я его сестре привезу, эту, новую, или его старую, испачканную и помятую. И согласился. И все были очень довольны. Мне пожали руку, посадили в большую машину и отвезли домой к Васу. А вокруг ехало много мотоциклистов с оружием. И народ мне вслед смотрел, открыв рты.

Васу, меня когда увидел, чуть в обморок не упал. Сильно он напуган был. Сказал, что нипочем не верил, что «отмажусь», так я много этих «мусоров» покрошил. Рассказал мне, как его шарахнуло из парализатора. И как он под кучей мусора и трупов спрятался. А потом уполз через мусоропровод на другой этаж. Так вот и спасся. И еще он сказал, что я чисто «киборг-убийца». Киборг — это такой искусственный организм, так мне голос перевел. А я в ответ, что никакой я не киборг. И что я самый что ни на есть настоящий. Хотя у меня теперь и новые ботинки. «И еще галстук», — сказал Васу. И мы с ним обнялись, как братья. Ведь это мой «компаньон». И даже «кореш».

Глава 33

НЕОЖИДАННЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ, ИЛИ ХОРОШО ЛИ БЫТЬ ЗНАМЕНИТЫМ

С этого дня работать нам стало значительно легче. После того, как меня показали по визору, заказы мистеру Рико так и сыпались. И все непременно хотели, чтобы эту пиццу мы с Васу привезли. Точнее, чтобы именно я ее принес. И даже были готовы за это платить больше. Мистер Рико — толстый мужчина с большими волосатыми руками, сказал мне, что будет теперь мне платить десять процентов с каждого кредита. И Васу — вдвойне от его прежней суммы. Потому что Васу ему объявил, что он — мой «компаньон и менеджер». Еще мистер Рико сказал, что мы можем бесплатно съедать столько пиццы, сколько сможем. Он очень озабочен стал в последнее время, потому что не успевал теперь выпекать столько, сколько ему заказывали. Но все равно, как видел меня, все время улыбался и говорил, что сначала думал, будто я простой придурок. А на самом деле я оказался таким важным человеком. И еще всегда добавляет, что для него это большая честь, когда я его пиццу развожу.

И заказы мы теперь развозили все больше не по окраинам, а по всяким особнякам и домам в центре. Для этого мистер Рико и коробки новые заказал. Цветные и красивые. И еще он сказал, что «количество переходит в качество», и что «конъюнктура меняется», и что мы теперь в другой «ценовой нише». Наверное, он оттого это говорит, что наша пицца подорожала втрое.

Когда мы приезжаем, я беру коробку и иду к клиенту. И какой-нибудь важный мужчина встречает меня, жмет мне руку и просит «автограф». А женщины, что в этих домах попадаются, все подряд мне радостно улыбаются, словно я их давно пропавший и внезапно обретенный брат. А пиццу они все берут небрежно и, не глядя, слуге какому-нибудь отдают. И все спрашивают меня о каких-то глупостях. Вроде того, что если я вожу пиццу, то продолжаю ли я выполнять очередное секретное задание. Или что я думаю о тенденциях перевода транспорта с водородных на метановоэлектрические двигатели. И еще приглашают на всякие «вечеринки». И хихикают и норовят к руке моей прикоснуться. Только я от приглашений отказываюсь. Я не очень ловко себя чувствую, когда вокруг много людей и все на меня смотрят. Я-то знаю, кто я на самом деле. И не люблю выглядеть глупее, чем я есть.

В нашем районе, в Верде, все сильно переменилось. Ведь смотрящий куда-то неожиданно подевался, бросив свою территорию на произвол судьбы. И все сразу как-то перепуталось. Оставшиеся «ящерицы» начали друг с другом воевать, потому что их верхушка тоже где-то исчезла. И так увлеклись, что кандидаты быстро сами собой кончились. А тех, кто в перестрелках выжил и с голоду народ грабить пытался, постепенно полиция повымела. У этой полиции без должного руководства дела так расстроились, что хуже некуда. Раньше ведь как — они нагребут с улиц всякой пены, а смотрящий через их начальство им говорит, кого, сколько, куда и почем. И они при деньгах и смотрящему отстегивали. Или он им, в зависимости от обстоятельств. И так все замечательно шло. Но теперь команды поступать перестали, и деньги куда-то подевались. Самые глупые пытались деньги с задержанных трясти. Но отдел внутренних расследований, которому теперь тоже никто сверху не приплачивал, с досады таких умников приглашал «на беседы». И больше их никто после этого не видел. А в их квартирах селились другие люди. И тогда те полицейские, что пошустрее да поумнее, все по другим участкам разбежались. А те, что еще остались, долго думали, куда всю эту братию, что у них в обезьянниках в неимоверных количествах скопилась, пристраивать? И чем кормить ее?

Раньше таких проблем не было. И тогда самый старый коп вспомнил, что когда-то, очень давно, они иногда этих «задержанных» в суд водили. Оказалось, это совсем рядом. Всего через два квартала от участка. И вот давай они туда постепенно из обезьянников народ сплавлять. А судья в растерянности. Ведь и ему теперь никто указаний не дает. И денег тоже. А попробуй-ка прожить на одну зарплату! И в расстроенных чувствах он всех подряд определяет на рудники. И так народ в обезьянниках совсем перевелся. А денег тем временем было все меньше. И копы от этого так осатанели, что рыскали по самым укромным местам и днем и ночью. И чуть что не так — сразу хвать — и в обезьянник. И опять судья с досады кого-нибудь сажал. И таким вот макаром вся местная шпана повывелась, а чужая район стороной обходить стала.

Лавочники, владельцы прачечных и автозаправок тоже одно время в недоумении были. Ведь мзду с них некому стало собирать. И они ее откладывали по привычке. Потому как знали: кто-нибудь обязательно за ней придет. Рано или поздно. Ведь без защиты как? Без защиты боязно. Но время шло, деньги копились, а никто за ними не приходил. А тех, кто и хотел, копы еще по дороге перехватывали. И в обезьянник, естественно. Чтоб неповадно было. И потому что настроение плохое. Оттого, что денег нету. И тогда самый смелый лавочник, что всякой аптечной химией возле сауны торговал, решился. Взял да и вложил неожиданно образовавшиеся свободные средства в дело. Надстроил себе еще один этаж, накупил всякого товара и цены снизил. Народ к нему и повалил. И денег у него стало еще больше. И, совсем расхрабрившись, лавочник этот, Краев, взял в банке заём и прикупил себе этаж большого дома по соседству под гостиницу. Глядя на него, остальные тоже кубышки раскрыли. И вот теперь по нашему Верде ходить можно и днем и ночью, и не бояться ничего. Только руки в карманах лучше не держать. А не то попадется навстречу коп и решит с горя, что у тебя в штанах оружие, и даст дубинкой. А то и к судье отведет. А вокруг всякие летние кафе, и народ в них пиво-кофе потребляет, и музыка из ресторанчиков, и народ по магазинам толпами бродит. Прослышав про низкие цены, даже из других районов к нам начали на надземке приезжать. Так что людей на улицах стало — на мотороллере не протолкнешься. Такие вот дела.

Владельцы всяких там аптек и автостоянок часто нас с Васу на улице останавливают и просят рассудить. Смотрящего-то нету. А вы, то есть я, мистер Уэллс, его «завалили». Значит, вы теперь, по понятиям, он и есть. И просим спор наш разрешить. Так они рассуждают. С такой железной логикой мне трудно спорить. Получается, я перед ними виноват. И я их выслушиваю. Странно мне смотреть, как богатые умные дядьки переминаются передо мной, как мальчишки. И в глаза просительно заглядывают. И чушь, что я несу, с уважением выслушивают. Когда два хозяина магазинов тротуар меж собой поделить не могли, я им сказал, что надо делать, как проще. Взять и поделить тротуар пополам. Независимо от размера магазинов. И они обрадовались. И всем сказали, что я «сужу по справедливости». Так что теперь мы с Васу стараемся по большим улицам не ездить. Иначе не успеваем пиццу теплой привезти. А нам надо «марку держать», так компаньон мой говорит. Мы и держим. С учетом моих денег, тех, что мне подарили в качестве «компенсации», нам всего ничего на билеты копить осталось. Каких-то два месяца. Правда, Васу пока еще не нашел способа, как эти самые «слезы» добывать, но говорит, что «на месте сориентируется».