Гендальев

– Насрать мне, что вам запретили, – резко сказал Гендальев и требовательно протянул руку. – Дайте пульт.

Старик немного обиделся от такой дерзости, но видимо сделав скидку на моральное потрясение, недовольно что-то бормоча, сунул руку под подушку и вынул пульт.

– Вы не обижайтесь, – сказал он. – Но если врач спросит, почему я отдал вам пульт, вопреки его запрету, я скажу, что вы у меня его силой забрали.

Ничего не ответив, Гендальев нажал кнопку включения.

Тут же на экране появилась ведущая со скорбным выражением лица и принялась вещать трагическим голосом:

«Только что нам стали известны последние новости с места происшествия. По предварительным данным в живых остался лишь один человек, все остальные жертвы, общим количеством девяносто четыре, были убиты преступником. Напоминаем, что сам террорист после совершения своего чудовищного преступления, застрелился. Вся трагедия произошла менее чем за десять минут и прибывший на место отряд спецназа, обнаружил лишь труп убийцы…

А сейчас на связи наш специальный корреспондент, изучающий ситуацию возле здания суда. Вениамин, вы в эфире.

На экране появился специальный корреспондент Вениамин:

Ээ, да, Елена, добрый день, уважаемые телезрители. Да, действительно, то, что сейчас мне удалось увидеть просто ужасно, пожалуй, не будет преувеличением сказать, что этот террорист превзошёл все зверства доселе известные в мирное время. Просто так, на пустом месте, этот человек врывается в здание суда, расстреливает охрану у входа. После этого он хладнокровно срывает ключи с трупов охранников и запирает входную дверь изнутри. Вероятно, чтобы никто не смог сбежать, поскольку на окнах в здании везде установлены стальные решётки.

После этого, он расчётливо и жестоко убивает всех людей. Всех, за исключением одного человека, имя которого, в интересах следствия не разглашается…»

Дверь в палату распахнулась, и на пороге возник Дефлоренко. Первым делом, он подошёл к панели телевизора и уверенным движением, нащупав где-то сбоку кнопку, выключил.

– Я же сказал никакого телевизора, пока не разрешу? – недовольно зыркнул он на деда.

– Я отобрал у него пульт! – заорал Гендальев. – Какого хрена? Не понял?

Доктор сдержанным движением пригладил козлиную бородку, поправил модные очки и спокойным тоном сказал:

– Не нужно нервничать, Виктор Васильевич. И грубить мне тоже не нужно. Я вообще-то для вашего блага стараюсь.

– Да какого нах, блага?! Вы что тут психа из меня делаете? Я что, на принудительном лечении?! Немедленно включите телевизор!

– Виктор, – доктор продолжал говорить спокойно, но на лице его заиграли желваки. – Прошу вас, не надо так со мной разговаривать. Нет, вас за психа не считают, но согласитесь, что поведение ваше сейчас не вполне адекватное. И тому, разумеется, есть основания. Я это понимаю. Понимаю.

И он поднял руки с выставленными вперёд ладонями, глядя в глаза Гендальеву. Этот его жест ярко напомнил Полуоткатова перед смертью, когда тот молил о пощаде. Это воспоминание как-то резко умиротворило Гендальева, он вдруг осознал, что мог бы сейчас лежать в морге на соседней с начальником полке, а не сидеть здесь, в этой шикарной больнице.

– Извините, – сказал он. – Я просто. Просто я… не знаю…

– Это и понятно, – с готовностью подхватил доктор. – Вы пережили ужасное событие, я понимаю. Но дело в том, Виктор, что это ещё не всё. Понимаете, ээ, ваше состояние сейчас не вполне ещё нам ясно, поэтому вам требуется покой. Мы должны обследовать вас и сделать точные выводы о причинах вашего продолжительного обморока. Честно признаться, это довольно необычно. Нет, конечно, учитывая обстоятельства и немыслимую обстановку – вполне закономерно потерять сознание… гм… да только вот, слишком долго вы не приходили в себя и, учитывая, что признаков инфаркта, или инсульта мы не обнаружили, нам необходимо больше времени и больше анализов.