Ностальгия

— Ты тоже ничего, Парк, голос командный выработал, — отвечаю негромко, стараясь не привлекать внимания часового. — Это взводный мой. Капитан. Разведрота первого полка, — спохватываясь, представляю Краева.

— Здравствуйте, сэр. Я Паркер. Командир отделения. Третий второго. Я этого засранца знаю. — Он кивает на меня.

Взводный рискует. Но делает вид, что все нормально. Кивает едва: «Недолго, сержант».

— Само собой, сэр! Вот, Француз, чуваки тебе барахла собрали. — Он подвигает ко мне ногой ящик с запасными картриджами. — Ты не дрейфь. Морская пехота своих не бросает.

Быстро разбираем подарки. Передаем по цепочке, прячем под комбезы. Сигареты, стимы, шоколад, витамины. Кто-то сразу жадно запихивает сладкое в рот. С хавкой у нас туго — все, что положено, и ни калорией больше. Стандартного рациона, по замыслу командования, вполне достаточно. Тут не курорт. Стимы — это хорошо. Стимы — шанс уколоться после атаки, чтобы не свихнуться к чертям. Жаль, с собой не пронести. Но хоть сегодня перебьемся.

— Давай еще стимов, Парк, — прошу я.

— Док, ко мне! Все стимы выгребай. Держи, Француз.

Я передаю пару упаковок взводному. Пару оставляю себе. Остальные передаю дальше.

— Кто из наших цел?

— Крамер тут, Гот. Коробочку нашу расколотили к херам. Рыжий с Топтуном в нашем взводе, простыми «сусликами». Нгаву и Мышь подпортили слегка, где-то по больничкам чалятся. Трак тогда еще накрылся, когда ты мудака этого уделал. Со взвода человек с десяток осталось. Из других и того меньше — под корень выбило.

Крамер от пулемета поворачивает голову. Подмигивает мне. Уже капрал. Растет. Делаю усилие, подмигиваю в ответ. Что-то щемит внутри, грозя прорваться слезами. Чушь какая. Морпехи не плачут. Дьявол меня разбери, ради одного этого чувства стоит жить. Всем мудакам назло. Какая-никакая — это моя семья. Родня. Другой нет у меня. Я снова часть гранитного монолита. Море мне по колено.

— Вы что, действительно тут обосновались?

— Да ну, брось. Наши позиции метров сто впереди. Мы за вами сегодня ходим. Второй волной. Взводный разрешил к тебе сползать. Нормальный чувак, из рядовых. Говорит, знает тебя. Сало. Слыхал?

Киваю молча. Мир тесен. Гот подползает ко мне:

— Привет, садж. Как ты?

— Нормально, салага, — улыбаюсь.

— Ты это, садж… Ты не дрейфь… Мы это… — Он мнется, не зная, что такого хорошего сказать человеку, которого уже нет. — Ты классный чувак, садж, — наконец рожает он. — Ребята тебя уважали. У тебя потерь было меньше всех, и к людям ты, как человек. Я бабу твою видел. Зацепило ее. Сильно. В Марв ее отправили. Чуваки говорили, обгорела, как головешка. Жалко. Классная телка…

Я не слушаю больше. Чернота накатывает изнутри. Не дает дышать. В глазах жжет. Кровь грозит выплеснуть через стиснутые до боли кулаки. Не видно ни зги. Тараканы прозрачные мельтешат перед глазами.

— Придурок ты и есть, Гот, — плюется Крамер. — Придурком и сдохнешь…

Больше я ничего не слышу. Чернота, клубясь, затапливает мозг.