– Я тоже так полагаю, – важно согласился Рультабийль и, с минуту помолчав, добавил: – Коль скоро вы не нашли на чердаке никаких следов убийцы, к примеру отпечатков обуви, какие были обнаружены на полу Желтой комнаты, то, наверное, были вынуждены признать, что не он украл у папаши Жака револьвер.
– На чердаке есть только следы папаши Жака, – признал следователь, значительно кивнув головой, после чего решил закончить мысль: – А папаша Жак был с господином Стейнджерсоном. Ему повезло.
– Какова же тогда роль револьвера папаши Жака в этой драме? Ведь, по-видимому, уже всем ясно, что мадемуазель Стейнджерсон ранила из него убийцу, а не он ее.
Оставив без ответа этот явно смутивший его вопрос, господин де Марке сообщил, что в Желтой комнате найдены две пули: одна – в стене, на которой был кровавый отпечаток руки, другая – в потолке.
– Ах, в потолке! – пробормотал Рультабийль. – Вот как? В потолке… Любопытно! В потолке… – Он умолк и запыхтел трубкой.
Когда мы прибыли в Эпине-сюр-Орж, я похлопал его по плечу, чтобы он спустился с небес на землю, точнее, на перрон. Следователь и письмоводитель распрощались с нами, дав понять, что достаточно уже насладились нашим обществом, после чего поспешно сели в ожидавший их экипаж.
– Сколько отсюда ходу до Гландье? – спросил Рультабийль у какого-то железнодорожника.
– Часа полтора – час и три четверти, если идти не торопясь, – ответил тот.
Рультабийль посмотрел на небо и нашел, что оно устраивает его, а также, видимо, меня, поскольку он взял меня под руку и сообщил:
– Пошли! Мне нужно пройтись.
– Ну и как? Что-нибудь проясняется? – спросил я.
– Напротив, все еще больше запуталось. Но у меня есть одна догадка.
– Поделитесь!
– Нет, сейчас я ничего не могу вам сказать. От моей догадки зависит жизнь по крайней мере двух человек.
– Вы считаете, что у убийцы были сообщники?
– Нет, не считаю…
Мы немного помолчали, потом он заговорил снова:
– Нам повезло, что мы встретили следователя с письмоводителем. Ну? Что я вам говорил насчет револьвера?
Он шел, засунув руки в карманы, глядя в землю и насвистывая. Через некоторое время я услышал, как он пробормотал:
– Бедняжка!