— Нет... Телка поневоле мне не нужна. Потом я попрошу что-то, когда придумаю. Тут ты должна осознанно решать. Подумай хорошенько, прежде чем ответить.
— А взамен что я получу? Что ты мне можешь дать?
— А что ты хочешь? — он усмехнулся.
— Хочу, чтобы ты был только мой. Чтобы никаких вульгарных кошек рядом с тобой не было и ты смотрел только на меня, — раз пошли такие высокие ставки, я тоже имела право на условия.
— Я не совсем понял твои условия… Мне нужно отстреливать всех красивых баб или попросту их игнорировать? — он улыбнулся.
— Ты понял, о чем я. Ты же сообразительный, правда?
— Сообразительный… Значит буду всегда носить с собой запасную обойму, — прошептал, пялясь на мою блузку.
Опустив взгляд, я поняла, почему он одурманился. Моя белая блузка прилипла к телу, а прозрачный бюстгальтер был никчемной ширмой, поэтому сейчас Алекс мог любоваться просвечивающейся грудью с выпирающими сосками. Ему сейчас хоть что скажи, на все готов подписаться, в голове у него были отнюдь не высокоинтеллектуальные мысли.
Меня саму заразил его взгляд, и я ощутила возбуждение, скопившееся тяжестью внизу живота. От одних его пьяных глаз можно было кончить, особенно зная, что пьянел он от меня. Ни один мужчина на меня так не смотрел и столько для меня не делал. Подарки, комплименты — это все ничто, по сравнению с тем, что Вестник спас мне жизнь. Я была уверена, за меня он был готов и убить. Не просто так он Темира отметелил. За то, что не углядел. Я была небезразлична Алексу, и его чувства были взаимны. В этой комнате мы оба друг друга хотели. В этой комнате запахло безумством, ибо я только что заключала сделку с дьяволом. Я согласилась стать его собственностью, подтвердив это словами:
— Я готова быть твоей, где печать поставить?
— Кровью потом распишешься, — хрипловато прошептал, сглотнув и облизнул губы, продолжая любоваться мной, пока я заходилась бурными фантазиями о предстоящей близости и возбуждалась. А Вестник это чувствовал и не торопился меня брать. Белиал наслаждался моим состоянием и заводился сам, о чем говорил его напряженный пах.
— Тебе очень идет быть мокрой, — двусмысленно произнес, опустив ладонь на мое горло. Большим пальцем погладил скулу, после чего перешел на губы, оттянув нижнюю. В этот момент мне безумно захотелось взять его палец в рот. А потом до дрожи от порочных мыслей спуститься вниз на колени. Мне не нужно было пить, чтобы одурманиться. Алекс — мой самый крепкий алкоголь, от которого сносило крышу.
Я пошла на поводу у своих мыслей, увидев, как помутнел взгляд Алекса, когда я взяла в рот его палец. Мне хотелось видеть каждую искру в сапфировых глазах, запомнить в них каждую эмоцию, наблюдать, как порок разбавлялся истомой и как мужчина становился зависим от меня и каждого моего действия.
Казалось, он дышать перестал, когда я опустилась вниз и, не прерывая зрительный контакт, расстегнула ширинку. Я слышала, мужчин заводит, когда им делают минет, смотря в глаза и сейчас загорелась целью — свести его с ума, а он и не сопротивлялся. Завороженно наблюдал за тем, как я игралась с его членом, попеременно то облизывая его, как мороженное, то, обсасывая чувствительную головку, подобно чупа-чупсу. Правда, мои игры ему быстро надоели, и он толкнулся бедрами вперед, настаивая, чтобы брала в рот целиком. Когда я подчинилась, хрипло застонал и начал направлять мою голову, задавая темп.
Нежно и ласково — не про Вестника. Он сам по себе огонь. Горячий, дерзкий, ненасытный в жизни и в сексе такой же. Ему нравилось жестко, ему хотелось глубже, так, чтобы дыхание сбивалось от темпа, а из головы выбивались все непричисленные к пороку мысли.
Я никогда и не думала, что смогу так завестись, делая минет мужчине, но Алекс рвал мои стереотипы, показывая, как бывает, когда сносит крышу. Меня безумно возбуждал его запах, вкус, размер, я хотела свести с ума его, а обезумела сама и недовольно застонала, когда меня подняли, подхватывая под ягодицы и впечатали в стену. Сверху ударили струи воды, а мы, как безумные под ними целовались. И плевать, что в одежде, и плевать, что не хватало воздуха. Мы захлебывались и были друг для друга кислородной маской, неуклюже пытаясь стащить друг с друга прилипшую к телу одежду.
Плюнув на мою блузку, ставшую со мной единым целым, Алекс начал целовать мою грудь прямо через ткань, покусывая соски. Я выгнулась ему навстречу, громко застонав и сильнее сжала бедра на его торсе. Мне хотелось его чувствовать, касаться. Он, как антидот, мое противоядие, в котором я остро нуждалась, чтобы выжить. Мне были нужны его руки по моему телу, его поцелуи до отметин, его хриплый шепот с пошлостями, от которых крышу сносило бесповоротно, а узел внизу живота болезненно сжимался, угрожая взорваться при первом же толчке каменного члена внутри меня. Так и случилось, когда мы наконец смогли разобраться с одеждой и он вошел в меня. Я взорвалась моментально, пульсируя на члене.
— Подожди, Шурочка, я еще не наигрался, —шепнул он мне в поцелуе, заметив, что я начала на нем обмякать и расслабилась. — Я месяц мечтал о том, как окажусь в тебе, такой узкой и мокрой, так быстро ты не отделаешься.
Не дав мне шанс на передышку, он поставил меня на пол, развернул к стене, нажимая на поясницу, чтобы выгнулась ему навстречу и приняла его снова. Новая волна удовольствия взяла меня в плен, заставляя громко постанывать от каждого толчка.
Он одновременно делал и больно, и приятно, что в сочетании оказалось неплохим тандемом на пути к моему оргазму. Кусал меня, выкручивал соски — до боли. Игрался с клитором и скользил во мне — до остроты приятно. Алекс заставил меня чувствовать его каждой клеточкой, он разбирал меня на части и собирал заново, показывал, насколько я чувствительна и отзывчива, пока он полностью управлял процессом нашего соития. Я против не была, умоляя его не останавливаться и в какие-то моменты быть со мной грубее. На утро я буду считать синяки с засосами и довольно улыбаться, а дома прятать шею под платком, но при этом буду счастлива, потому что эти метки будут напоминать мне о том, что сегодня ночью я официально стала девушкой Вестника.