Купец из будущего

— Продай!

— Что продать? — ответил удивленный Приск. — Мальчишку? Не продам, самому нужен. Он у меня десять лет живет, я к нему привык.

— Тридцать солидов, — громыхнул бас Хуберта.

— Да ты шутишь? — в голосе Приска послышалась немалое удивление. Цена была велика. Примерно в пять раз больше, чем стоил взрослый раб в этом захолустье. — В чем подвох?

— Тут один купец из Карфагена есть, — неохотно ответил баварец. — Я могу грамотного евнуха ему продать. Здесь такой товар редкость, сам знаешь, чем мы тут торгуем. Если выдержит операцию, деньги твои.

— Меньше чем за сорок не отдам, — ответил Приск после раздумья. — Ты же знаешь, сколько мальчишек после этого умирает. Больше половины!

— Я мастер в этом деле! — уверил его Хуберт. — У меня рука легкая. Чик, и готово. Тут главное не дать кровью истечь. Соглашайся, Приск! Тридцать солидов, большие деньги.

— Я сначала твоих вендов посмотрю, — сказал после раздумья Приск. — Мне надо подумать.

Дальше Само рисковать не стал и отбежал от дома на полсотни шагов. Не дай бог, хозяин прознает, что он подслушивал. Тут же прикажет заковать, чтобы не сбежал. Он уселся на пенек, обдумывая свою незавидную участь. И ведь как назло, в голове не было ни единой дельной мысли. Ему было страшно до безумия, страшно так, что хотелось немедленно дать дёру. Да только здесь бежать некуда, лес вокруг, да узкие дороги, перекрытые герцогской стражей. Пустят собак по следу, и загонят, словно оленя. Это же пограничье, тут народ даже спит вполглаза. Ведь если чуть расслабиться, пропустишь аварский набег, и тогда беда! Времени было совсем мало, всего несколько часов, но тут Само, который очень сильно не хотел расставаться со своим мужским естеством, подпрыгнул на месте. Он придумал! Парень вскочил, и подбежал к рабскому загону, где сидели пленные славяне. Стражники пропустили его без лишних вопросов, они знали, что он был переводчиком у покупателя.

— Шалом, православные! — бодро заявил он, и только потом понял, что сказал это по-русски. Глаза пленных, обращенные к нему, выражали полнейшее недоумение. — Тьфу, ты! Здорово, земляки! — перешел он на словенский говор. — Откуда будете и как попали сюда?

— Я — Збых, хорутане мы, — неохотно ответил молодой парнишка с синяком на половину лица. — Дулебы[18]проклятые обманули. Позвали на тризну[19]и повязали пьяных. А тебе зачем?

— Так и я из хорутан буду! — в сердце Само загорелась безумная надежда. Тут продавали много его земляков, ведь земли этого народа граничили с Баварией. — Отец мой Берислав, а мать Милица. Может, слышали про мать мою и братьев, а?

Многие помотали головами. Они ничего о его родне не слышали. Остальным было плевать, и они сидели, угрюмо уставившись в одну точку.

— Я знавал одного Берислава, на Фриульского[20]герцога вместе ходили, — неохотно ответил крепкий мужик лет тридцати со спутанной гривой русых волос и ярко-голубыми глазами.

— Так это мой отец и есть, — торопливо заговорил Само, почувствовав, как робкий огонек надежды разгорается в груди все сильнее. Его безумный план, рожденный запредельной дозой адреналина, бушующей в крови, обретал все более реальные очертания. А тех Бериславов в землях словен было чуть меньше, чем желудей в лесу. — Тебя как звать-то?

— Горан, — коротко ответил пленный.

— А не тот ли ты Горан, что копье на полсотни шагов без промаха бросает? — продолжил вдохновенно врать Самослав, оценив по достоинству тело, переплетенное узлами тугих мышц. Этот тип и дальше копье бросит, тут даже сомнений нет. — Мне отец про этого Горана рассказывал, когда я совсем малой был. Сказывал, он страха не знает и силы медвежьей.

— Это я и есть, — с приятным удивлением ответил мужик, который даже выпятил мускулистую грудь под уважительными взглядами земляков. Ишь ты, о нем в самой Баварии слава идет! — А ты чего хотел-то, паренек?

— Чего я хотел? — счастливо улыбнулся Самослав, который почуял, как поймал за хвост птицу удачи. — Свободу получить и много золота заработать. Только я один не справлюсь, люди нужны. Тебе, дядя, все равно со своими парнями в Марсель топать. Там тебя цепью к веслу прикуют, а когда сдохнешь лет через пять, в море бросят. С ромейской галеры еще никто не сбегал. Ну что, поговорим по-взрослому?

— Говори, — коротко обронил Горан, а на Само уставились тридцать пар внимательных глаз, в которых читалась надежда.