– А-а-а!
– А ну, а ну повтори! – воскликнул он, держа палец наподобие камертона и прислушиваясь.
– А-а-а!
– Нет, певец из него не выйдет, – объявил господин Дыхес. – Это же смешно – представить его в опере! Правда, смешно?
И папы в котелках, и мамы в кружевах, и интеллигентные бабушки, и розовые дедушки сказали:
– Конечно смешно!
– Он лентяй! – сказала неизвестно откуда взявшаяся госпожа Гулька и наставила на меня клюку.
– Заразный! – воскликнула мадам Канарейка.
– Вор! – сказал „Диамант и братья".
– Чем же он может быть? – стали думать они.
– Пусть он тряпки собирает, – предложил маленький мальчик в матроске, и все тотчас же закричали, какой он умный мальчик, и спрашивали, кто его папа.
Предлагали отдать меня собачнику, в баню веники делать, ведра выносить, мух отгонять, хрен натирать.
А тетка моя все толковала, что я – певец и такого певца еще не было и не будет.
– Когда он пел на свадьбе, ангелы на седьмом небе радовались, – говорила она. – Вы хотите быть на седьмом небе?
Господин Дыхес хотел быть на седьмом небе.
Он сел в мягкое кресло, заложив ножку на ножку, взял с вазы конфетку, икнул и стал сосать конфетку и слушать, то ковыряя в зубах, то дрыгая ножкой, особенно на переливах. И все ахали: как чувствует пение, какой знаток!
Я заливаюсь, а господин Дыхес сосет конфетку и то чавкает, то языком прищелкивает. Но вдруг он, пригнув голову, затих и даже конфетку перестал сосать, не шелохнется, не икнет и даже выпучил глаза. Тетка, сложив ручки в умилении, стояла и слушала и все оглядывалась: все ли сложили ручки в умилении?
Вдруг господин Дыхес закричал:
– Ай-яй-яй!
Тотчас все забеспокоились. „Слишком громкая нота!" – сказали одни. „Наоборот, слишком слабая", – сказали другие.