Арбат, режимная улица

22
18
20
22
24
26
28
30

– При Советской власти каждое учреждение – мое учреждение.

– Слушайте, мне не хочется сейчас с вами разговаривать.

– Это я не хочу с вами разговаривать. Идите в свою комнату. Еще неизвестно, чем вы там занимаетесь.

– Я печатаю фальшивые купюры.

Свизляк раскрыл рот и с ужасом посмотрел на меня.

– Вы это даже в шутку не говорите, – тихо и серьезно сказал он.

Я взглянул на него и понял, что сегодня об этом объективно напишет куда надо.

Бонда Давидович, стоявший у плиты над своей кастрюлькой, засмеялся, но Свизляк так на него политически взглянул, что тот осекся.

– Конечно, всякий политически сомнительный человек, – начал Свизляк, но в это время почтальон принес „Вечернюю Москву", и Свизляк, приняв газету, сказал:

– А вы, Бонда Давидович, я вижу, не интересуетесь текущей политикой.

Но кларнетист как будто и не слышал, стоял над своей кастрюлькой в ожидании, пока закипит, и молчал.

– Вся страна на лесах, – продолжал Свизляк, разворачивая газету „Вечерняя Москва", – на субботниках, воскресниках, а вы даже за похороны берете мзду, за смерть.

– Не трогайте меня, – тихо сказал Бонда Давидович.

– Вы индивидуалист, вот в чем дело, а мы отвергаем индивидуализм, и дуализм, между прочим, тоже,– прибавил Свизляк.

Бонда Давидович заткнул пальцами уши:

– Не приклеивайте мне ярлыки, я ничего не хочу слушать, я честный советский человек.

– Это ты-то советский человек, ха! – сказал Свизляк.

– Не говорите мне „ты", я с вами свиней не пас.

– Ты ведь аполитичный человек, – продолжал Свизляк, – а кто не с нами, тот против нас.

– Не смейте мне тыкать, – визжал Бонда Давидович.