Я все смотрел в окно. Хлопьями падал снег, на тротуаре было пусто и дико, я искоса осторожно поглядел на девчурку, и она, как бы уже готовая к этому, как бы заранее все разыграв в своей душе, откровенно и весело улыбнулась: „И никого ты не ждешь, скорее иди сюда, поговорим, мне ведь тоже одиноко и тошно".
Я понял и той же азбукой Морзе передал: „Иду". И двинулся, как на свет светлячка.
– Здравствуйте, добрый вечер, – сказал я.
– Приветик, – ответила девчурка.
Подтаявшие, мокрые от снега ресницы потекли черным, и, глядя в зеркальце, она сделала маленький ремонт.
– Греемся? – сказал я.
– Ага.
Она вынула из кармана пару карамелек, одну кинула в рот, другую дала мне.
– Долгоиграющая, – сказала она.
Стекляшка была мятная, холодная и долго не таяла во рту.
– Как вас зовут? – спросил я.
– А вас? Я сказал.
– А мое имя есть в опере „Евгений Онегин". Угадайте.
– Татьяна?
– Молодец, – удивилась она.
– А где вы, Танюша, живете? – спросил я.
– Любовник, мерзавец, женился, – беззлобно сказала она и рассмеялась.
– А где же вы ночевать будете?
– А вы живете один? – спросила она.
В пустынном вестибюле метро неожиданно появился какой-то белый от снега ферт в шапке „пирожком". Он сразу же, с ходу не понравился мне (только отчего шапка-„пирожок", они ведь все ходят в ушанках, а может, этот высшего разряда?).