– И ты действительно бросил карьеру адвоката ради меня? Или же просто уже тогда начал понимать, что из тебя не выйдет толковый адвокат? – он промолчал целых пять секунд. – Так и знала. Спасибо за честность.
Развернувшись, на сей раз я не останавливаясь и не оборачиваясь вышла из тесного, и душного кафе на просторную, и промозглую улицу. По крайней мере он сделал великое одолжение гражданам этой страны, избавив массу народа от очередного третьесортного служащего в и без того неидеальной, фантомной машине “справедливого” судопроизводства.
Глубоко вдыхая отрезвляющий влажный воздух очередного серого осеннего утра, я шагала по направлению к своему автомобилю и думала о том, что конкретно в этом случае я виновата сама. По сути я была с этим человеком и позволяла ему быть рядом с собой не потому, что любила его, а лишь потому, что мне было удобно с ним: он мало задавал вопросов, мало трахался, мало требовал времени и тем более внимания, что не выматывало меня и прилично сберегало мои силы, то есть оставляло мне много времени для работы, которую я в своей жизни всегда ставила на первое место. У меня никогда не было семьи в нормальном её понимании, не было родителей, на примере которых я могла бы составить для себя хотя бы примерное представление о нормальных семейный отношениях. Нет, стоп… Я не из тех, кто все свои личностные проблемы без разбора спихивает на травмы детства, лишь бы только оправдать ошибки своего зрелого возраста или ошибки находящихся рядом с собой людей. Если я и виновата в своих провальных отношениях с Диланом, так только отчасти, и в них никак не виновны мои отсутствующие родители.
Только настроение себе перед судом испортила этой совершенно дурацкой встречей… Нужно заректись, что больше никогда не позволю этому человеку присутствовать в моём пространстве ни единым звуком, не то что полноценным словом.
А тем временем настроение продолжало ухудшаться. Стоило мне только подъехать к зданию суда, как мой автомобиль облепила толпа журналистов и фотографов, за последние три недели наводнившая Роар, словно слепни в неблагоприятный для их появления сезон. В итоге пришлось продираться через эту жаждущую сенсаций толпу, буквально локтями распихивая наседающих со всех сторон репортёров, которые, казалось, окончательно сорвались с моральных цепей и теперь были готовы растерзать меня на тысячи кусочков, лишь бы вырвать из моего горла хотя бы незначительный звук. Благо меня вскоре заметила пара охранников, приставленных к дверям здания суда – они оттеснили кровожадную орду в сторону от меня. Лишь немного мне полегчало только после того, как я сдала в гардероб свой изрядно помятый из-за продирания через толпу плащ и наконец встретилась с Арнольдом. Подойдя ко мне сзади, он, едва заметно коснувшись моей поясницы, поинтересовался, как я себя чувствую, и я ответила ему, что чувствую себя нормально, что было недалеко от правды, так как его появление действительно немного оттенило моё в целом паршивое настроение. И пусть я была не в настроении, предчувствуя опасность со стороны молодого судьи, поставленного на рассмотрение дела Ламберта, всё же я пребывала в полной боевой готовности. Сегодня я возьму за шкирки и вытащу на всеобщее обозрение подлеца, из-за действий которого были убиты мои родители и пострадали многие другие жизни. Завтра, послезавтра, а может и позже, но на судебную арену обозрения я обязательно вытолкаю пинками и то животное, которое растерзало не только моих родителей. Он ответит за свои зверства. Все ответят.
Глава 65.
Тереза Холт.
01 ноября – 09:45.
Ещё задолго до того, как суд над Стэнли Ламбертом был признан обществом грандиозным, он уже обещал стать по меньшей мере самым ярким событием за последние несколько десятилетий в Роаре – первое место было отдано истории Больничного Стрелка. Хотя слушание и было открытым, из-за количества пострадавших от рук Ламберта и Маккормака, близких родственников жертв и побочных участников разбирательства, местá в зале суда были ограничены.
Впервые за двадцатилетнюю историю существования здания суда вместительность его главного зала оказалась недостаточной, из-за чего в результате даже прессу ограничили в доступе: процесс изнутри будет освещать всего три канала. Повезло, что мы не в каком-нибудь Нью-Йорке, где залы судов, холлы и даже улицы гораздо более вместительные – там бы всем действующим лицам этого заседания действительно потребовались бы телохранители, так как журналисты, терроризирующие Роар и его окрестности уже третью неделю, отличались крайне агрессивным напором. На прошлой неделе одна матёрая журналистка явилась в школу имени Годдарда под предлогом поговорить с учителями об их погибшей от рук Больничного Стрелка коллеге Ванде Фокскасл, но не остановилась на учителях и, проникая в кабинеты младших классов, начала разыскивать Берека и дочь Ванды, Мэлори, чтобы пообщаться с детьми “с глазу на глаз”. В тот день я не отвела Берека в школу из-за толпы журналистов, отныне ежедневно поджидающей нас на подъезде в школу, но Мэлори Фокскасл в школе была, и та бестактная журналистка, давно атакующая семью Фокскасл, добралась до неё. Для обычной школы найти нового учителя в самом разгаре учебного года было бы сложно, но только не для школы имени Годдарда: после гибели Ванды Фокскасл администрация достаточно оперативно нашла замену миссис Фокскасл, взяв на должность учителя младших классов молоденькую мулатку мисс Паркер – её, как высоко оцененного и многообещающего молодого специалиста, переманили из обычной школы. Именно мисс Паркер отбила заплаканную до бордового цвета лица Мэлори от нахальной журналистки и её фотографа, а уже на следующий день, в одном из самых популярных новостных журналов штата Мэн, появилась статья с фотографией зарёванной малышки под авторством этой стервы: “Главные жертвы – дети”. С учётом того, что мать Мэлори Фокскасл в каком-то смысле была убита из-за меня – Лурдес и Ричард целясь в меня попали в неё – я не смогла отвести взгляд от той боли, которую эта лживая, нахальная, грубая мерзавка нанесла Фокскаслам. Байрон уже позаботился о том, чтобы эту журналистку, вместе с её криворуким фотографом, лишили профессиональной аккредитации. Это не умолит моей вины перед семейством Фокскасл, но хотя бы немного убаюкает мою боль… По крайней мере, я на это надеюсь.
В зал суда всё ещё не впускали, поэтому мы стояли одной большой толпой в коридоре неподалёку от входа в него. Помимо всей моей семьи, рядом со мной находился Байрон, а вскоре к нам присоединились мать и брат Рины. Миссис Шейн за эти годы сильно постарела и в свои шестьдесят один выглядела минимум на пять лет старше своего реального возраста, а Грэм откровенно возмужал и покрасивел. Сначала Шейны обсуждали только радостный факт того, что личность убийцы Рины наконец установлена. Они нерушимо верили в то, что благодаря упорности действующего следователя Пейтон Пайк, убийца рано или поздно будет пойман. Однако после того, как к нам присоединилась жена Грэма, Джованна, все сразу же переключились на тему подмены младенцев. Ламберт поменял Джованну с Оливией Фейбер сразу после их рождения, и эта информация откровенно сложно воспринималась не только Джованной, Оливией и их родителями, но и их ближним кругом. Вскоре тема обсуждения перебросилась на коллегу Грэма Шейна, Раймунда Хоггарта, бывшего парня Рины, и его жену, и их новорождённую дочь, и таким образом все незаметно сосредоточились на беспокойстве о своих, и чужих детях. Моя мать так остро и так ярко сочувствовала пострадавшим от подмены детей родителям, что я, чтобы отвлечься от глубины её сочувствия граничащего с безотчетной болью, начала блуждать взглядом по небольшим скоплениям людей, неустанно прибывающим по коридору и неумолимо стремящимся ко всё ещё закрытым дверям зала суда. Вдруг заметив Оливию с её родителями – не биологическими, а теми, которые её воспитали – в компании с Пенелопой, Одриком и его отцом, мистером Лютером Темплтоном, я с силой сжала зубы, отметив, как их компания сосредоточена на взволнованном старике. Оказывается, в далёком прошлом Лютер Темплтон был одноклассником Ричарда Маккормака, и хотя не водил с ним дружбу, всё же его сильно задело, что он когда-то так близко знал Больничного Стрелка. Мистер Темплтон, в отличие от энергичного и хорошо сохранившегося Маккормака, в свои семьдесят четыре выглядел не очень бодро и даже болезненно, так что неудивительно, что его сын и невестка с таким беспокойством отнеслись к его непреклонному желанию присутствовать на суде над сыном Стрелка. По сути, Темплтоны пришли поддержать потрясённую Оливию и её гораздо более потрясённых родителей, а также растоптанную горем старшую сестру Пенелопы, Рене Ламберт, но как бы старик Темплтон не сдал свои позиции из-за всего этого стресса…
Пока я смотрела на своих друзей издалека, гул из человеческих голосов, поднимающийся к высокому потолку коридора, вдруг резко начал разрастаться и становиться отчётливее. Прежде чем я поняла причину стремительного возрастания общего возбуждения толпы, я увидела, как моя мать, раскрыв рот от явно перехватившего у неё дыхания, с силой схватила отца за предплечье и вдруг совершенно потрясённым тоном, наверняка вызвавшим мурашки по коже не у меня одной, глядя куда-то в направлении входа, вдруг произнесла:
– О, Говард, как эта девушка похожа!..
Никто не понял, что именно мама имела ввиду, но все – отец, я, Байрон, Маршалл, Астрид, Грир, Грация, миссис Шейн, Грэм и Джованна – мгновенно бросили свои взгляды в том направлении, в котором взгляд моей матери застыл, словно поражённый невидимой волной электрического тока. В коридор вошла Пейтон Пайк. Рядом с ней шёл следователь Арнольд Рид, и они, словно не замечая серьёзного волнения, которое в толпе вызвало их появление, невозмутимо продвигались вперёд по направлению ко входу в зал суда, напротив которого стояла наша компания.
– Она похожа? На кого? – осевшим голосом, словно он знал ответ на свой вопрос, поинтересовался у матери отец, но ответа от неё он так и не получил.
– Это следователь Пейтон Пайк, – вспомнив, что мои родители на протяжении последних трёх недель бойкотировали прессу, решила просветить их я. – Это она вела расследование… – меня неожиданно смутила реакция матери и растерянность отца, поэтому я решила, что они уже знакомы, может быть, косвенно… – Вы могли видеть её фотографии в прессе.
– Это и есть Пейтон Пайк? – словно не слыша меня, мама продолжала напряжённо наблюдать за упорно не замечающей нас Пайк. – Нет, я прежде её никогда не видела. Я бы точно запомнила её.
Я напряглась. С чего бы вдруг моей матери
– А ведь я её знаю, – вдруг совершенно неожиданно подал голос Грир. Сделав шаг в сторону от Грации, заслонившей ему обзор, и положив руки в карманы брюк, он, врезавшись взглядом во всё ещё ничего не замечающую Пейтон Пайк, начал раскачиваться с пяток на носки и обратно. – Однажды она заступилась за меня в старшей школе. Одного из моих обидчиков она окунула головой в унитаз, за что после её, в качестве наказания, заставили посещать внеурочные исправительные занятия, предназначенные для заядлых хулиганов.
– Так значит, она местная… – процедил Грэм Шейн.