Я решила, что должна выглядеть подобающе, встречаясь, первый раз с Джоном Дьюхаутом. Все еще думая о нем, я особенно тщательно уложила волосы, припудрилась чуть-чуть рисовой пудрой и слегка ущипнула щеки — для естественного румянца. Вообще-то по натуре я не нервная, но это место для меня было так важно, что я никак не могла унять волнение, которое появлялось, как только я вспоминала, что мне сказала Коррин.
Довольная собой, я закончила распаковывать оставшиеся мелочи и обнаружила, что делать больше нечего. Я не могла просто сидеть и ничего не делать, так что решилась выбраться из комнаты в надежде хоть одним глазком взглянуть на Пити. Мне ужасно хотелось с ним познакомиться, ведь останусь я или нет, в большой степени зависело от него.
На кухне звенели посудой и разговаривали, а во всем доме было тихо и пусто. Я открыла парадную дверь и вышла.
Ветер дунул мне в лицо тучей пыли, я отвернулась, спасая глаза, и направилась к саду. Может, Пити там играет… Полли назвала его проблемой. Ну, должно быть, так и есть, раз одна учительница от него уже сбежала. Но я так просто не сдамся.
Я почувствовала запах герани и улыбнулась от удовольствия. В саду было много разных цветов, но огромные бордовые розы были великолепны; они затмевали все, что росло рядом.
Я вздрогнула и подняла голову, услышав звук гонга из дома; его было отчетливо слышно даже там, где я стояла. Гонг звенел еще и еще, и я, сгорая от любопытства, поспешила в дом.
Я осторожно прикрыла за собой входные двери и вдруг услышала голоса, приближающиеся из дальней комнаты холла. Я уже дошла до лестницы, когда поняла, что предметом обсуждения была моя персона. Я знала голос Эмиля Дьюхаута; так что сейчас явно говорил Джон Дьюхаут, и голос его был каким угодно, только не довольным.
Это повергло меня в уныние.
— Конечно, вы правы, — говорил он кому-то. — С моей стороны было глупо не поинтересоваться. Мне следовало иметь это в виду. Да, я помню, вы мне говорили, но это не обязательно. Я поговорю с ней вечером.
Второй голос, который был несколько повыше, согласился. А потом снова звучал низкий раскатистый голос.
— Я уже интересовался миссис Уэттербон, она жалуется на спину.
Второй голос что-то пробормотал. Опять я услышала низкий голос, который, на сей раз, звучал уверенно.
— Да, я уверен, она согласится на компенсацию, я буду на этом настаивать.
Я покраснела и кинулась вверх по лестнице.
Итак, Джон Дьюхаут заставил меня тащиться сюда, в такую даль, и только из-за того, что я не удовлетворила какому-то его капризу, собирался уволить меня? Еще и компенсация какая-то! «Посмотрим, мистер Дьюхаут, посмотрим», — думала я возмущенно, накладывая на лицо еще один слой рисовой пудры, возможно, даже с большим усердием, чем требовалось.
Гонг прозвучал еще раз, и я спустилась к ужину, полная решимости сказать свое веское слово пред тем, как он вежливо мне откажет.
Столовая была ярко освещена хрустальной люстрой, висящей прямо над длинным обеденным столом, накрытым скатертью бледно-лимонного цвета с вышитыми шелком апельсинами по углам.
Но мое внимание привлек не стол и не темный блестящий сервант — а сам Джон Дьюхаут. Его волосы были черными, как у брата, только виски слегка тронула седина. Его глаза были насыщенного, глубокого голубого цвета и смотрели на меня с чем-то вроде холодной вежливости, или, может быть, с обыкновенным безразличием. Мое внимание привлек шрам, который тянулся от его уха к квадратному подбородку.
— Мисс Стюарт, — его голос звучал обычно, вежливо, но взгляд был пронизывающим, — познакомьтесь, моя мать, миссис Мария Антония.
Таким образом, он просто показал, что мы с ним и так знакомы.