Она оставила свет на лестнице включенным. Она не боялась оставаться в доме одна, но что-то тревожило ее, и Энни до конца не понимала, что именно. Она выключила лампу в спальне и оставила дверь приоткрытой, чтобы свет проникал внутрь. Откинула одеяло и опустилась на мягкий матрас. Было тревожно от того, что в доме так тихо.
Энни посмотрела на переноску Альфи, стоявшую рядом с кроватью. Чувство тоски наполнило ее грудь. Она так по нему скучала. Было непривычно разлучаться с сыном надолго. Ее жизнь прошла полный круг, и теперь она похоже одна из тех мам, которые стараются никогда не выпускают своего ребенка из поля зрения, хотя у нее есть на это очень веская причина. Прежде чем дурные мысли успели заполнить сознание, Энни отогнала их прочь. «Не сегодня — Альфи в порядке, Уилл в порядке, и я в порядке. Спи, пока можешь, Энни. От недосыпания у тебя появляются морщины». Отвернувшись от колыбели Альфи, она устроилась поудобнее и закрыла глаза.
Караван цирковых трейлеров и грузовиков наконец-то готов к долгому путешествию на север. Следующей остановкой станет Манчестер. Горди повернулся, чтобы в последний раз взглянуть на место, где раньше стоял большой шатер. Единственным напоминанием о нем служил примятый участок почерневшей травы среди вытоптанных опилок и мусора, разносимых ветром.
Они уже проделали некоторый путь, когда Колин зашевелился. Мальчишка начал что-то бормотать себе под нос, и Горди подсел к нему и держал за руку, пока Колин не сел, растерянный, не понимая, где он и с кем.
— Как ты себя чувствуешь?
Колин пожал плечами.
— Отключился. Где мы? Едем?
— У меня для тебя хорошие новости. Я поговорил с твоей мамой, и она сказала, что ты можешь поехать с нами и быть частью цирка. Она даже собрала чемодан с твоими вещами.
Горди указал на потрепанный чемодан, который положил под сиденье.
— Она сказала, что ты должен хорошо провести время, много работать и — когда будешь готов — выучиться на клоуна, как я.
Колин уставился на Горди, не совсем уверенный в правдивости услышанного. Он заметно обрадовался тому, что будет учиться клоунаде и поедет с цирком, но выглядел встревоженным.
— Ты уверен, что она так сказала, Горди? Потому что это не похоже на нее. Обычно она кричит — много — все время на меня. «Колин, принеси мне сигарет; Колин, выключи стиралку; Колин, тащи пива!». На кого она теперь будет орать, если меня не будет рядом?
Горди подумал о последнем сохранившемся в его памяти образе мамы Колина, лежащей на кровати, как какая-то сломанная, окровавленная тряпичная кукла, и улыбнулся.
— Она и правда так сказала. Твоя мама извинилась, признала, что часто была груба, и хотела загладить свою вину, отпустив тебя.
Колин принял его объяснение без лишних вопросов.
— Думаю, именно поэтому мне хотелось бы быть клоуном. Тогда ведь никто не узнает, что я тупой? Под краской на лице я буду таким же, как все.
Горди кивнул.
— Обязательно, Колин, обещаю, обязательно.
И он твердо намеревался сдержать свое обещание. Горди бросил взгляд на Колина, который смотрел в окно. Его рот был слегка приоткрыт, и струйка слюны замерла на губах, готовая в любой момент скатиться. Он знал, что это лучшая идея, которая когда-либо приходила ему в голову.
Когда цирк наконец прибыл на пустырь в Манчестере, Колин снова крепко спал, прислонившись разгоряченной головой к прохладному стеклу окна. Горди оставил его, а сам пошел и отцепил фургон от грузовика. Утром, первым делом он собирался начать учить парня быть клоуном. Кроме того, он попытается заглушить жгучее желание в своей груди, требующее убить кого-нибудь еще, кого угодно. Неважно, кто это будет; если представится возможность, он ею воспользуется. А пока лучше сосредоточиться на том, что он любил, и научить Колина тому, что знал сам.