Плотский грех

Густав Феннелл занял место Патрика О’Доннелла в качестве коронера и судмедэксперта – решение, обрадовавшее всех после неожиданной болезни Патрика, которого скрутил зловредный артрит. Замена такого волевого, энергичного, прогрессивного человека, как Патрик, подобным ему специалистом привела бы ко всевозможным войнам, внутренним и внешним, тогда как старый добрый Гус (который на самом деле не был ни слишком старым, ни слишком добрым) знал все ходы и выходы и мог надежно и гладко руководить отделом. Не имея привлекательности и обаяния своего ушедшего на покой шефа, Гус преуспевал в роли зама руководителя, сознательно играя вторую скрипку, что было хорошо известно комиссару Джону Сильвестри. Сейчас, проведя в должности главного судмедэксперта три месяца, истинный Гус начинал сбрасывать свои покровы в том затейливом танце, который, как знал Сильвестри, в итоге закончится появлением на свет мягкого, но непреклонного автократа, который будет продвигать свой отдел вперед и вверх с предельной эффективностью.

Как и Патрик, Гус обожал проводить вскрытия убитых, и чем запутаннее и загадочнее было дело, тем лучше. Когда Делия и Эйб вошли, в халатах и бахилах, в его прозекторскую, он как раз стягивал с себя перчатки, предоставляя закончить работу ассистенту. Если причина смерти была неизвестна и могла иметь инфекционный фактор, он работал в маске, как и было в случае с Джебом Доу.

Сняв маску, он провел своих посетителей в укромный угол комнаты, где стояло несколько стальных стульев, и сам сел со вздохом облегчения. Лишенные защитных покрытий, его лицо и волосы представлялись – другого слова не подобрать – совершенно невыразительными. Патрик казался самым обычным и как будто даже сливался с обоями. Однако его худощавое тело обладало гибкостью и силой, о которой его пропорции давали неверное представление; лицо же говорило, что его хозяину можно доверять. Эйб и Делия знали, что у него есть некоторые причуды: он был строгий вегетарианец, запрещал курение в своем отделе, и, если обстоятельства лишали его двух щедрых порций предобеденного шерри или послеобеденного портвейна, тихий и мягкий доктор Феннелл становился отвратительным мистером Хайдом[5]. Страстью же его являлся бридж, в котором он был признанным мастером.

– Если только отправленные на анализ жидкости и ткани не выявят присутствия какого-либо токсина, – в чем я сомневаюсь, – то причиной смерти является простое голодное истощение, – сообщил Гус, сбрасывая свои сабо. – Не знаю, почему у меня сегодня так болят ноги. Яички были удалены примерно за шесть недель до смерти, кем-то прекрасно осведомленным, как это делается. В желудочно-кишечном тракте не нашлось ничего, что я мог бы назвать остатками пищи, но человек не был обезвожен.

– Вода, Гус? Или, может быть, фруктовый сок? – спросил Эйб.

– Ничего, кроме обыкновенной воды, полагаю. Определенно без примеси той или иной клетчатки или неперевариваемых конечных продуктов. Если ему давали чистую воду, голодный метаболизм должен был пройти гладко, как по маслу, что и произошло. Под его ногтями не обнаружено никаких веществ.

– Можно нам на него взглянуть? – спросила Делия.

– Конечно.

Делия и Эйб подошли к секционному столу, где одиноко лежало тело. Они отметили густые волнистые черные волосы, подстриженные так, чтобы закрывать шею и уши, но не достаточно длинные для того, чтобы забираться в хвост. Это было почти единственное свидетельство нормальности, которое демонстрировало тело, – настолько динамичным оказалось разрушительное действие обменных процессов, ведь организму ради поддержания жизни пришлось переваривать самого себя. Кожа, желтая и похожая на воск, была туго натянута на скелет, который проступал сквозь нее в мельчайших подробностях.

– У него превосходные зубы, – заметила Делия.

– Хорошее питание и фтор в водопроводной воде. Последнее говорит о том, что он вырос не в Коннектикуте, – сердито покачал головой обойденный вниманием Эйб. – Я попрошу Джинни Тоскано изобразить для меня, и поживее, этот череп, какую бы истерику она мне ни закатила. Джебу требуется зарисовка художника.

– Разве ты не слышал? У нас новый художник, – сказала Делия, подоспев первой и с этой новостью. – Его зовут Хэнк Джонс, он юноша, только-только закончивший художественную школу, с чугунным пищеварением, отсутствием морали и чернушным чувством юмора.

– Юноша? – усмехнулся Эйб.

– Девятнадцать лет, благослови его бог. Его хобби – рисовать трупы на медицинском факультете, но, когда я встретила его на нашей парковке, он делал набросок автомобиля Пола Бахмана – у того «Мерседес» тридцать седьмого года с кузовом «Родстер». Парень великолепен!

– Без его великолепия я обойдусь, но если он не против вида отвратительного мертвого тела, то его стоит узнать, – сказал Эйб.

– Те, кто видели его работу, говорят, что он хорош, – повысила голос Делия. – А что, Гус, от голодной смерти тело теряет волосяной покров или же бедняге провели депиляцию?

– Последнее, Делия, – ответил Гус. – Он не был волосат от природы, но те волосы, которые он имел на теле, кто-то выщипал. В дополнение к этому, волосы у него на голове окрасили в черный цвет – то же самое проделали и с Джеймсом Доу. От природы и Джеб и Джеймс светлые. У обоих были очень голубые глаза и хорошо загорелая кожа. Черты лица европеоидные. – Гус говорил, по-прежнему сидя на стуле и покачивая ступнями.

Любопытствующие Делия и Эйб продолжали курсировать вокруг стола, взволнованные зрелищем Джеба Доу. Тому было далеко до самых отвратительных трупов, что им обоим довелось повидать, тем не менее он производил впечатление более сильное, чем большинство жертв, умерших насильственной смертью. Его запах был странно неправильным, и Эйб, более научно подкованный, чем Делия, отнес это на счет начала разложения за вычетом обычных обстоятельств, сопутствующих убийству, – таких, как присутствие крови, рвотных масс, открытого гниения. Делия лишь подумала, что это едва ли не единственное за многие месяцы полностью бескровное убийство. Тело Джеба не выглядело сырым или влажным, и голова с копной черных волос представляла собой пугающее зрелище, потому что череп полностью проступал из-под обтягивающей его кожи с набухшими венами, что, вкупе с парой коричневых, оттянутых назад губ, словно застывших в гримасе ужаса, создавало зловещую улыбку смерти. Жуткое, отвратительное зрелище! Закрытые веки Джеба были одарены густыми, длинными темными ресницами и четко очерченными дугообразными бровями. Ничто в теле не наводило на мысль о мумификации – этого Эйб и Делия навидались в избытке.

Наконец, убежденные, что Джеб Доу больше не может ничего им рассказать, Эйб и Делия поблагодарили Гуса и покинули морг.

Детективный отдел был слегка разбросан по зданию окружной администрации, где присутствовало большое количество других полицейских сил, но до помещения, где работали Кармайн и Делия, из отдела судмедэксперта было легко добраться по ближайшей лестнице или на лифте. Делия помахала Эйбу, оставив его добираться до своего помещения в одиночку, за что Эйб был благодарен: с Делией беседа всегда принимала самый неожиданный поворот, а он хотел без помех заняться своими текущими мыслями. Ее способ мышления был непонятным и словно направленным по касательной, потому что она никогда не видела вещи такими, какими видят их простые смертные, но именно за это Кармайн и ценил ее. «И, – поправил себя Эйб, – будь справедлив, Эйб Голдберг! Ты ценишь ее не меньше».