Последняя схватка. Армагеддон 2000. Ребенок Розмари,

Двое монахов кивнули. Преданным взглядом впились они в глаза священника, радуясь, что он назвал именно их.

— Остальным придется подождать, когда мы вернемся. Затем нам надо решить, как действовать дальше. В следующий раз наши усилия должны быть четко скоординированы. Второй раз мы не можем допустить ошибки.

Стулья заскрипели, и все монахи, шепча молитвы, поднялись. В душе каждый из них собирал все свое мужество для грядущего противостояния.

Глава восьмая

Покалывание в пальцах вернуло Дэмьена к действительности. Его взор так долго был прикован к небу, что ощущение времени просто пропало. Дэмьен взглянул на свои руки, вцепившиеся в кинжал. Запястья побелели от напряжения, пальцы посинели. Он отбросил кинжал и принялся растирать затекшие руки, мельком глянув на часы. Часы были из очень дорогих, их ему подарил сам президент. Эта роскошная штуковина не больно-то нравилась Торну, но из соображений дипломатии он предпочитал-таки носить ее. На циферблате вдогонку друг другу бежали какие-то точки и цифры. По этим часам в любое время суток можно было определить и дату, и температуру воздуха, и влажность, и еще Бог знает что, как выразился президент. Кроме того, они были противоударными, водонепроницаемыми, антимагнитными, в них можно было без опасения взобраться и на Эверест, и пересечь Сахару… Дэмьен тогда горячо поблагодарил президента, прикинув в уме, а не испытать ли их прочность где-нибудь и на дне океана.

Было десять тридцать пять, двадцать третье марта. Дэмьен даже присвистнул, осознав вдруг, что простоял у окна вот так, погруженный в свои мысли, более получаса. Он снова взглянул на небо, чувствуя, что кровь опять начинает пульсировать в пальцах, затем повернулся и вышел из кабинета. Поднявшись по широкой лестнице, он позвал:

— Джордж.

Дверь приоткрылась и из-за нее выглянул лакей.

— Сегодня вечером мне больше ничего не понадобится.

— Да, сэр. Спокойной ночи.

Дэмьен постоял, пока лакей не закрыл за собой дверь. События сегодняшнего, страшного дня вновь пронеслись перед его мысленным взором. Он вспомнил этого изуродованного, обугленного человека, висящего на веревках. Дэ- йьен взглянул на свою ладонь, где отпечатался след от рукоятки кинжала, и его вдруг обуяла холодная ярость.

Торн миновал галерею, выходившую в холл. Скользнув пальцами по лестничному парапету, он внезапно вспомнил эпизод из своего детства. Он еще совсем ребенок, мальчик лет шести, катается на трехколесном велосипеде. Его мать из лейки поливает какое-то висячее растение, стоя на — стуле. Он описывает на велосипеде круги, заводя и вслух подгоняя себя: вр-р… вр-р-р. Он все ближе и ближе подкатывает к матери, не обращая внимания на ее предупреждения. Взгляд ее встревожен, рот приоткрыт: она говорит ему, чтобы он был поосторожней. И вот ее волнение переходит в панику, когда она замечает, что он крутит педали все быстрее и быстрее, направляя свой велосипед прямо на нее. Он наталкивается на стул, и она летит через перила вниз на плиточный пол. Она кричит… Его охватывает ужас, шок… И вместе с тем какое-то странное возбуждение проникает в него, будто совершил он нечто невообразимо чудесное…

Дэмьен вышел из светового пятна и устремился дальше по темному коридору, двигаясь быстро и целенаправленно. Он свернул сначала в один, затем в другой и, наконец, в третий коридор. Миновав открытую дверь, он заметил выбежавшую из комнаты собаку. Тяжело дыша, сверкая в темноте желтыми глазами, она потрусила следом за ним.

В конце узкого коридора Дэмьен остановился. Он наклонился, отворил дверь, проскользнул внутрь и закрыл ее за собой. Собака устроилась снаружи, устремив взгляд в коридор. Она высунула язык и вытянула лапы.

Комната оказалась часовней для черных месс. Она была круглой и поддерживалась шестью колоннами. Ни единого предмета не было здесь за исключением креста, стоящего посреди часовни и как будто символизирующего власть в этом пространстве. На кресте висела прибитая деревянная скульптура Христа в полный рост. Лицо и грудь Христа были прижаты к наружной стороне креста, ноги его были скрещены вокруг продольной перекладины, а руки, распростертые вдоль поперечной перекладины, были прибиты ладонями вниз. Он был обнажен.

Единственный луч света падал с потолка на скульптуру Христа, выхватывая из тьмы его измученную фигуру, выступающие ребра и позвонки на спине.

С противоположной стены на Дэмьена смотрело лицо ребенка. Изображение красивого мальчика — плод безумной фантазии несчастного сумасшедшего художника, заявившего, что его посетил Сатана Остаток своей жизни бедный художник пытался запечатлеть дьявольский облик. Он рисовал его тысячи раз и как-то изобразил на стене, которую-то и обнаружил археолог Бугенгаген. Кто хоть однажды видел эту стену, погибал, ибо на ней было нарисовано лицо Дэмьена Торна.

Дэмьен посмотрел на свой детский портрет, затем повернулся и обратился к окружающей его тьме:

— О, отец мой, — тихо молился он, — Князь Тишины, человечество не признает тебя, и тем не менее жаждет припасть к Твоим стопам, поддержи меня и укрепи мои силы в попытке спасти мир от Иисуса Христа и его мирской ненасытности. — Дэмьен помедлил. — Двух тысяч лет было предостаточно. — Он прошел вперед, застыв перед крестом. — Яви человеку величие Твоего царствия, — продолжал Дэмьен, — и пусть он проникнется и глубиной твоей скорби, и святостью одиночества, и чистотой зла, и раем боли. — Он в изнеможении задохнулся. — Что за извращенные фантазии порождают в человеке мысль, будто ад сокрыт в земных толщах? Существует только один ад: свинцовая монотонность человеческого бытия. И рай только один: это царствие отца моего.

Дэмьен поднял руки ладонями кверху, взгляд его уперся в затылок Христа. Во мраке часовни глаза Торна отсвечивали желтым огнем.