— Заманчивая штука! — сказал Булатов. — Хорошо бы, если бы было так. Но это, конечно, ерунда. Не знаю, как будет обстоять дело через сотню-другую лет, но что человеческая рука, вот эта самая лапа, еще очень долго будет нужна на нашей земле, в этом нисколько не сомневаюсь. С нее начался человек — с того часа, как научился держать в руке палку, камень — орудие. Было это, по одним данным, пятьсот тысяч лет назад, по новым, последним — миллион и более. Миллион лет рука кормила человека! Думаю, что и еще покормит.
— Слова ты говоришь красивые, но факты о другом напоминают, Василий Петрович. Рабочий класс, и верно, уже не тот, что был хотя бы четверть века назад, в войну, скажем.
— Ясное дело, не тот! А по сравнению с тем, как было во времена Демидовых, сегодня и вовсе не найдешь ничего похожего. Эко ты рассуждаешь как!
— Нет, не понял ты меня, Василий Петрович. Не тот, говорю, вот в каком смысле. Все хотят учиться и стать кто техником, кто инженером. Все рвутся только мозгой действовать. А руками-то кто же станет шевелить? Получается ведь как. Окончил малый десятилетку, куда идти? Не к станку же. В вуз, понятно. А если все в вуз попрут, кто в цехе дело станет делать? Вот я о чем.
— Не все так рассуждают! — крикнул кто-то. — В инструментальном есть немало ребят, которые пришли туда после десятилетки. Хорошие ребята,
— Не способны к учению, что ли? — поинтересовался Булатов.
— Почему не способны! Очень способны. Из интереса к рабочему труду идут на производство. Да вы проведайте их, сами поинтересуйтесь.
Так Булатов попал в инструментальный цех и так встретился с Феликсом.
Феликс хорошо знал своих молодых товарищей. Он водил Булатова от одного к другому. Одни из ребят говорили писателю, что, конечно, не на всю жизнь приковали они себя к верстаку, рано или поздно пойдут учиться, — только вот жизненного опыта поднакопят. Другие уверяли, что работа у них интересная, творческая, никакой другой им и не надо. На ней не только руками, а и мозгами шевелишь.
Наконец, устав от хождения, чтобы дать отдохнуть ногам, Булатов зашел в красный уголок. Феликс не решался оставить его одного, считая это невежливым. Они разговорились.
— Значит, и вы предпочли завод ученой карьере? — спросил Булатов.
— Так получилось, — уклончиво ответил Феликс. Он с интересом рас сматривал писателя, почти все книги которого у него были дома. — Потом, может быть, и что-то другое найду. Вы ведь тоже ушли с завода, Василий Петрович.
— Да, ушел. Но куда? На фронт. Правда, не будь войны, все равно бы писать стал. Меня эта страстишка с детства мучила.
— А вот у меня такой отчетливой страстишки пока нет. — Феликс усмехнулся. — Меня всему учили, хотели Леонардо да Винчи из меня сделать.
— Это очень спорное положение, — серьезно сказал Булатов. — Чему-нибудь одному учить человека или многому. Учить одному — получится узкий специалист, может быть, очень полезный народному хозяйству. Но за этим таится опасность, что он будет невеждой во всем остальном, и что же тогда сам-то получит от жизни? Учить многому — может человек нахвататься всего помаленьку, стать превосходным рассуждателем и никудышным делателем. Нет, надо как-то очень разумно сочетать широкое общее образование с узким специальным.
— Есть старая формула, — сказал Феликс— Многое обо всем и все об одном.
— О, вы это знаете?
— Да я много что знаю, Василий Петрович. Я же сказал, что меня всемy учили.
Смена давно закончилась, народу в красном уголке прибывало, домой нe уходили, все прислушивались к разговору писателя с инженером.
— Товарищ писатель, — сказал электрик Никитин. — Можно мне слово?
ebooksa