Проснулся Кот под открытым небом и только потому что яркое солнце светило ему прямо в лицо. Сильно помятый и с травинками в волосах он сел, сердито щурясь уставился в том же направление куда смотрел ночью на чернеющие вдалеке силуэты руин, которые, как гнилые зубы возвышались из цветущих весенний травой полей. Голова гудела, как вечевой колокол и Кот точно знал — сегодня он пить не будет. Не стоит оно этого, головной болью сердечную не перебьешь. Посидев еще с пол часа глядя на живописные просторы, он медленно побрел к своему давнему другу Сильвестру по прозвищу Канат. Кличка эта прилипла к его товарищу еще в детстве, когда он возвышался над своими сверстниками приблизительно на пол головы и потрясал всеобщее воображение гибкостью узловатых конечностей. Повзрослев он так же оставался необычайно худым и высоким, поэтому кличка была актуальной по сей день и так укоренилась среди народа, что по имени его называли редко.
Кот дружил с Севой еще со школы, и они можно сказать, были закадычными друзьями, а это значит, что перед Канатом не стыдно предстать в любом состоянии.
Улыбка расплывалась на лице Сильвестра все шире и шире при виде Кота.
— Ну ты страшён братец мой! — Канат похлопал его по плечу, а потом тем же движением начал отряхивать. — Ох если Дуняша тебя увидит конец нашей дружбе.
Он покачал головой и рассмеялся.
— Чайку нальешь? — Прохрипел Кот морщась от того что мир вокруг него начало закручивать по спирали к центру.
— Судя по твоему виду тебя рассолом надо неделю отпаивать… чайку…хе, — и Канат опять рассмеялся.
Дуняша, увидев Кота только фыркнула и сделала движение глазами которое он не мог бы повторить, но оно явно означало что-то типа: «чего от вас еще ожидать» или «а могло бы быть иначе?». Будь Кот чуть в лучшей физической форме он мог бы и обидится так как сам себя пьяницей или хотя бы выпивохой не считал и никак не мог предположить, что производит такое впечатление на других людей. Свое состояние он оценивал, скорее, как несчастный случай. Но сейчас он был не способен к полноценной рефлексии поэтому только беспомощно улыбнулся в ответ на ее реакцию.
Дуняша в противовес своему мужу имела весьма представительный вид и противоречить ей было очень непросто. Канат по крайней мере не пробовал. Будучи среднего роста и в хорошем смысле дородна, она относилась к тому редкому типу женщин в легкой полноте которых только и раскрывается присущая им красота. Её темно-каштановые волосы как правило убирались в тугую косу толщиной в руку. Карие глаза смотрели из-под густых ресниц окаймлённых крутыми дугами бровей, а пышный бюст начинал ходить в верх и вниз, когда состояние её душевного равновесия нарушалось и одно это являлось для Каната достаточным основанием, чтобы все его аргументы рассыпались в прах во время их споров.
Кот обычно посмеивался над товарищем называя его подкаблучником, но в глубине души осознавал, что и сам не смог бы устоять перед такой женщиной и не мог бы ей противоречить окажись на месте друга. Поэтому они притихли на кухне аккуратно позвякивая ложечками размешивая сахар в чашках. Разговор не клеился. Дуняша, по-своему, хорошо относилась к Коту, считая его самым приличным другом своего мужа, но благодаря своим природным качествам она всех мужчин воспринимала с недоверием и подозрением, а сейчас Кот внушал и то и другое. Поэтому она находилась в напряжении передающемся окружающим и молча стряпала у плиты. Потому, что никогда не высказала бы в слух своих подозрений или не выразила бы своё неудовольствие поведением другого человека в словах, считая такое проявление чувств ниже своего достоинства, но само ее отношение, несомненно, ощущалось присутствующими и Кот начал раскаиваться, что побеспокоил друга в таком состоянии, но тот предложил:
— А пойдем в баню, тебе точно не повредит!
Кот с удовольствием согласился, и они потихонечку, что бы не накалять тяжелую атмосферу отправились в сторону городских бань.
Улица, по которой они шли состояла из неровной мостовой, вымощенной закопанными в землю пеньками и домов: построенных из обработанных на скорую руку брёвен, и плохо обожженного кирпича. Большинство из них имели два — три этажа и устремлялись в небо кривоватыми, крытыми щепой крышами, отчего напоминали полянки грибов. Но несмотря на свою некоторую неказистость Новгород был богато украшен. Даже на самых бедных домах были цветные наличники. Часто на балконах и окнах стояли цветы, особо богато украшали конёк крыши, там восседали разного рода петухи, кони и другие диковинные животные. Многие дома имели флюгер, а самые богатые выделялись резными воротами. Улицы города расходились лучами из центра, где стояло здание городского совета. Всего лучевых улиц было восемь. Западная, северная и восточная заканчивались воротами, ориентированными по сторонам света. С южной стороны — ворот, как таковых, не было. Город там упирался в высокий овраг, а улица в площадь с вечевым колоколом на которой проводились собрания жителей. Вместо стены вдоль оврага возвышался земляной вал, подпирая его ютилась таверна, в которой проводил прошлый вечер Кот. Еще четыре промежуточные лучевые улицы заканчивались т-образным перекрёстком у городской стены, вдоль которой шёл широкий проспект вокруг города. Между лучевыми улицами, город делился на кварталы, носящие названия по роду занятий, которыми их жители зарабатывали себе на хлеб. Дом Кота находился в ремесленном квартале, а Каната в аптекарском. Баня, в которую они шли, располагалась как раз в конце улицы, пролегающей между этими двумя кварталами.
На одном из перекрёстков, дорогу друзьям перебежала истошно кричащая курица, у нее тоже были свои дела. Кот то и дело спотыкался о неровно торчащие пеньки, а Канат пытался его поддерживать своими длинными руками. Так они потихонечку приближались к бревенчатому зданию бани, из-за ворот которой раздавался плеск воды и оханье распаренных мужиков, ныряющих в открытый уличный бассейн. Женская баня была неподалеку и с ее стороны доносились соответствующие звуки. Солнце светило ярко, стоял прекрасный, тихий день. На пороге бани сидел, съёжившись под просторным дорожным плащом, незнакомый странник. Лицо его скрывал большой капюшон, из-под которого выбивалось несколько чёрных засаленных кудрей. Ни Кот, ни канат никогда его не видели раньше, что само по себе, неизбежно, привлекло бы их внимание, находись они в состояние более адекватном. Но сейчас он для них был просто человеком без характеристик. Странник вежливо, на странном диалекте обратился к ним с просьбой провести его во внутрь. Канат подхватил его свободной рукой, и они вместе вошли в баню.
Деревенское вече
Фрол сидел на собрание городского совета, медленно выковыривая сложенным листком бумаги грязь из-под ногтей. Речь все утро шла о перераспределение обязательств между гильдиями. И о пахотных землях для новообразованных семей. Спор стоял жаркий, но это была только разминка перед основным столкновением. Предстояло опять решить проблему нехватки железа и других металлов которых в городе был сильный дефицит. В прошлый раз, когда эта проблема была решена, более-менее кардинально — разобрали понтонный мост, по которому когда-то первые поселенцы перешли из древнего мегаполиса к месту основания Новгорода. Но после этого прошло уже примерно лет сто и теперь город жил, перерабатывая испорченные изделия, экономя каждый гвоздь.
Воин Годфри предлагал углубится в Пустошь и через это расширить количество пахотной земли и самое главное там почти наверняка были залежи так необходимого железа. Большая часть членов совета опасалась это делать из-за страхов перед страшными духами и смертельным ветром непрерывно дующем в тех местах. Годфри был воином, поэтому духами его напугать было сложно, любой воин находился с ними почти в непрерывном общение.
Флор знал об этом не хуже других и не спешил голосовать за идею расширения в сторону Пустоши. Для него любое столкновение с духами было связано с кошмаром и одна мысль об этом внушала ужас. Но необходимость в металле и внутренняя жадность заставляла его глаза светится алчным блеском каждый раз, когда Годфри описывал реальную возможность найти в Пустоше все так необходимое городу.
Но взвесив для себя все за и против Флор решил придерживаться мнения о необходимости расширения в сторону леса. Сложность заключалась только в том, что лес рубить можно было исключительно зимой и только после сильных морозов, когда деревья спят, опять же по причине пресловутых духов леса, которые будут безобидны в это время. Он, в глубине души, вообще рассматривал вариант лес поджечь и таким образом проложить дорогу из города в другие края. «Пусть себе горит синем пламенем вместе со всеми этими духами». — Думал он иногда про себя, но на совете таких смелых предположений не высказывал. А предлагал перезимовать этот год на тех харчах, которые есть используя единую систему распределения пищи между всеми жителями Новгорода под присмотром городского совета. И на следующий год, после зимней вырубки леса, который, кстати пригодится, как хороший строительный материал засеять новые поля. Но в сторону Пустоши, без особой необходимости, не расширяться. И только если будет доподлинно известно, что там можно добыть металл, заняться её освоением.
Годфри, прямой и чистосердечный, ему были чужды всякие недомолвки и уловки, он знал на что способен и не сомневался в своей правоте. Был уверен, что духов Пустоши боятся не стоит, они прикованы к месту своего обитания и по этой причине вполне уязвимы. Он соглашался с тем, что Пустошь представляет опасность, но также имел четкий план, как этой опасности избежать. Потом, в его понимании, лес символизировал жизнь, а Пустошь смерть. Уничтожать живое из-за страха смерти противоречило его принципам. Флор, на все аргументы Годфри, только качал недоверчиво головой и продолжал чистить ногти, показывая всем своим видом, что всё, о чем говорит Годфри — это полный бред. Помимо страхов перед духами Флор имел и скрытые мотивы: он рассчитывал вместе с еще несколькими высокопоставленными членами совета, немного разжиться на распределение запасов зимой. А Годфри, пусть сколько угодно раз отправляется в пустошь и выясняет можно-ли там добывать железо или нет.
ebooksa