Под паркетным полом находился подвал: там расстреляли его императора. Еще позавчера он выпиливал в подвале половицы с царской кровью, вырезал и-з стены кирпичи со следами пуль. По просьбе английского короля и доски и кирпичи будут отправлены в Лондон. .
— Где жил государь в Тобольске? — спросил Долгушин, сразу потемнев от злобы и подступившей тоски.
■— В губернаторском доме. Большой такой домище, на целый полк места хватит.
— Тебе приходилось охранять его императорское величество?
— И это случалось.
— Ты разговаривал с государем?
— Ну, запрещалось нам спрашивать его. А ежели он спрашивал— отвечали: так, мол, и так, гражданин Романов...
— Ты все-таки болван, Комельков! Я тебя, скотина, предупреждал,— Долгушин вскочил со стула. «Быстро же русский мужик утратил любовь к монарху, но еще быстрее привык к непонятному для него слову «гражданин». Ловко поработали над мужичком большевики».— Тебя спрашивал о чем-нибудь государь?
— Единожды было, когда мы с ним, ну, в саду прохаживались...
— В саду про-ха-жи-ва-лись! Ты понимаешь, что болтаешь? Прохаживался... Комельков... в саду... с императором!
Долгушин сжал кулаки и недобрыми глазами уставился на Комелькова. Воображение вызвало смутную картину: осенняя аллея и на ней император.
Он медленно идет, загребая сапогами сырую пожухлую листву. На нем полковничья шинель без погон, в руке тонкая тросточка. Кружатся березовые листья, осыпаясь на грязную землю. Сквозь голые сучья лихорадочно синеет Иртыш, а вокруг ни души, кроме замызганного солдата. Царь и солдат! Самодержец всея Руси под охраной собственного раба...
Комельков тоже видел осеннюю тропинку в саду тобольского губернатора и узкоплечего рыженького человека с посиневшими губами, опухшими веками. Все в этом человеке было жалким, невыразительным. «Неужели он был моим царем?» — недоумевал Комельков...
— Так о чем же тебя спрашивал государь? — Долгушин теперь испытывал невольную зависть к Комелькову. «Как-никак, а этот мерзавец разговаривал с императором»:
— Они спросили, в каком полку я служил до революции.
— И что же ты ответил?
— «В лейб-гвардии стрелковом, его императорского величества, гражданин Романов»...
Долгушин поморщился — бесполезно злиться на тупого солдата, но злоба накапливалась и искала выхода, а ротмистр не знал, на чем сорвать распалившееся сердце. Он взял список арестованных из отряда Особого назначения. Десятки фамилий, и перед каждой красный крестик. Крестики обозначали расстрел. Князь Голицын сам поставил эти маленькие смертные знаки; Долгушину оставались только формальные обязанности следователя. «Для истории Русской империи важно все, что касается гибели монарха и его убийц. О, большевики, большевики! Потоками крови не смоете вы одну-единственную каплю крови моего государя. Надо спросить, испытывал ли что этот болван, сопровождая его величество на прогулке?»
—• О чем ты думал, Комельков, разговаривая с государем?
— Ну, дивились мы...
ebooksa