— У тебя нет своего понимания будущего. Ты будущее представляешь по чужим словам.
— Смерть одного — трагедия, гибель миллиона — статистика.
— Стремление к счастью — прекрасно! Достижение полного счастья — катастрофа.
— Не произноси парадоксов!
. — Парадоксами насыщена вся история. Сен-Жюст рубил головы во имя Республики. Наполеон делал то же самое ради личной власти.
— К черту напвлеонов и сен-жюстов! Все они — прошлое, мы — новые люди истории. В человеке всегда живет ощущение будущего.
— Браво, новый человек! Ты повторил изречение Цицерона, жившего за тысячу лет до тебя.
— Я что, по-твоему, нуль? — хорохорился кто-то.— Я личность!
— Я не из тех, кто правой и левой ногами стоит на разных истинах.
— Поражен широтой мышления нашего командарма,— говорил Альберт Лапин.— Ценю в Тухачевском не только ум, ценю совесть. Она необходима полководцу, как поэту чуткость слова.
— Латышей люблю — нация отважных! — сказал Никифор Иванович.— Латыши войдут в легенды революции.
Ему было над чем поразмышлять в окружении" этих молодых, страстных, отчаянно смелых людей с самостоятельными идеями и твердыми принципами. И это доставляло старому болыпевику-подполыцику удовольствие: недаром все-таки он и его товарищи жили на земле.
Вошел Тухачевский, и общий шум сразу улегся. Никифор Иванович подметил выражение будничной озабоченности на лице командарма.
— Простите, что задержался,— сказал Тухачевский.— Я выезжаю в Москву сегодня ночью. У всех у нас уйма дел и в обрез времени, а сейчас приходится особенно беречь время. Жизнь скупа на лишние минуты.— Командарм прошел к столу, выждал мгновение.— Весь девятнадцатый год мы сражались и побеждали. Предлагаю тост за победу над Колчаком. И за скорую встречу. Я убежден — скоро мы все соберемся на юге.— Тухачевский остановил взгляд серых ясных глаз на Витовте Путне. — Мой друг Путна недавно издал приказ по своему полку. Вот что он писал: «У наших врагов лучшие французские, английские и русские генералы, у них есть ученые, а мы простые рабочие и мужики. Если мы дадим генералам возможность думать, они нас передумают и победят. Не давайте им думать, товарищи красноармейцы!» Дорогой Путна, твой приказ оригинален, но ты неправ. Рабочие и крестьяне за год прошли такую школу войны, что многие из них стали комбригами, комдивами, командармами революции. Из солдат они превратились в стратегов, научились бить и царских и иноземных генералов. Лучшее свидетельство этому то, что мы в Омске. Мы «передумали» наших неглупых врагоз и победили. Но, побеждая, мы не имеем права на зазнайство. Учиться надо нам всем — от комбата до главкома, ибо без военных знаний нет хороших командиров. Без точных наук невозможно создавать новую, победоносную армию народа. И еще в одном неправ Путна. Он полагает, что все ученые у контрреволюции, но лучшие-то умы русской интеллигенции с народом.
Никифор Иванович поднялся, сказал задыхающимся от волнения голосом:
Счастливого пути, командарм. Я рад, что дожил до времени, когда революция вскормила своих орлов.
Восточный фронт, еще недавно разбросанный на необозрим мых пространствах, сократился до узенькой полосы между Си* бирской трансмагистралью и Московским трактом.
Пятая армия преследовала отступающие войска Колчака. Под командование Генриха Эйхе, из Третьей армии в Пятую, перешли две дивизии; начальником Тридцатой дивизии новый командарм назначил Альберта Лапина.
Белые отходили на Новониколаевск, оставляя на своем вьюжном пути тысячи трупов. Умершие от тифа, от ран, замерзшие люди лежали в брошенных вагонах, в станционных залах, просто на перронах.
Пбд Барабинском белые приостановились; Каппель решил Дать здесь бой наступающим красным.
ebooksa