— Ну, да-да,— отозвался адмирал.
В салон проскользнул закуржавелый, лиловый с холода ротмистр Долгушин.
— Из Иркутска прибыл поезд председателя совета министров господина Пепеляева. Он просит, ваше превосходительство, срочно принять его.
4
Разговор у них начался на высоких, резких нотах и уже не мог перелиться в плавную беседу. Нетерпеливо, раздраженно, озлобленно слушал Колчак своего премьер-министра:
— Ваши телеграммы с угрозами в адрес чехов создали тяжелый конфликт. Расстрел легионеров во Владивостоке углубил пропасть. Чехи сражаться с красными больше не желают, охранять сибирскую магистраль не станут, С уходом послед-
него чешского эшелона дорогу захватят партизаны. Вокруг у нйс одни недруги, союзники тоже стали врагами. Генерал Жа-нен помогает иркутским эсерам, генерал Нокс думает, как по-джентльменски выдать ваше превосходительство большевикам. Наша армия бессильна остановить наступление красных. Атаман Семенов едва справляется с партизанами на востоке. Кто бы ни поднял сейчас восстание против вашей власти, он бѵдет иметь успех.
Если сам премьер-министр готов помириться с большевиками, то белое движение и в самом делё погибло,— угрюмо проговорил Колчак.
Я никогда не примирюсь с большевиками! И хотя все требуют вашего отречения, я не могу на это согласиться. Сегодня нам особенно нужен символ государственного единства России, а вы и есть тот символ,—сказал Пепеляев.— Я сформировал новое правительство, оно будет правительством борьбы с большевиками. Правительственный аппарат от всероссийских масштабов перейдет к масштабам сибирским. С преданным сердцем приехал я к вам, еще не поздно спасти вашу верховную власть,— заключил Пепеляев, в душе не веря в правду собственных слов.
Адмирал догадался об этом и обрушился с упреками на Пепеляева. Чувствуя свою несправедливость, распалился еще больше:
Все иуды встали в очередь, чтобы поскорее предать меня. Мои министры отдали меня мятежным чехам, те кинут на расправу большевикам. Все мечтают спастись ценою моей голо-кы! запальчиво выкрикивал Колчак. — Только просчитаетесь, господа! Я приказал атаману Семенову прибыть в Иркутск для усмирения и красных и белых. Он перевешает на столбах и министров вкупе с большевиками!
Ошеломленный этим взрывом бешенства, Пепеляев молчал. Адмирал же, мрачный, черный, дрожащий от злобы, вышел на середину салона.
— Я растопчу своих противников, утоплю их в грязи. Позор, позор! Пятитысячный гарнизон Иркутска не может справиться с бандами, с толпами мужиков, вооруженных топорами. Срам! Идите пока в свой вагон, я вызову вас.
Колчак снова остался один. Тоска его все росла, клещами сжимая сердце. Он навалился грудью на столик, слабо хрустнуло сукно кителя: раздавил в грудном кармане футлярчик, в котором хранилась иконка божьей матери — подарок покойной императрицы.
«Не уберег память о ее величестве»,— подумал он, и страх охватил его. Во всей голой неприглядности представил он себе собственную гибель.
Я один, совершенно один! — громко сказал он.
Я всегда с вами, Александр Васильевич...
16 *
Он повернулся на голос — в дверях стояла Анна Тимиревэ, придерживая пальцами оленью дошку, накинутую на плечи. Её серые, подсвеченные синим светом глаза влюбленно смотрели на адмирала. Анна присела к столику, облокотилась, подперла кулачком подбородок.
— Что бы ни случилось, я всегда с вами,— решительно повторила она, и серые глаза ее непреклонно сверкнули.