В Красноярске за одного убитого чеха расстреливали десять русских...
В этот морозный день следствие принимало более суровый характер. Адмирал слушал обнажающие всю трагичность событии вопросы председательствующего, но не понимал, почему так изменилось вежливое течение следствия.
Офицеры выхватывали из камер арестованных и расстреливали их на тюремном дворе. Брали всех, кто попадался
на глаза, не заглядывали только к тифозникам,— с презрением говорил Попов.
Откуда это известно вам? — недоумевая, спросил Колчак:
Я сам сидел в тюрьме с тйфозниками. Меня не расстреляли лишь потому, что офицеры побоялись заглянуть в камеру. Их страх дал мне возможность сейчас допрашивать вас. Скажу ум не охватывает преступлений, совершенных вашим именем, адмирал.
17
После разгрома на Енисее у Каппеля оставалось еще тридцать тысяч отчаянных, способных на все солдат. Каппелевцы отступали по старому Сибирскому тракту, рядом с железнодорожной магистралью, которую оберегали чешские легионы. Чехи сейчас опасались не только красных, но и недавних своих союзников.
Сам Каппель был ранен, вдобавок обморозил ноги и схватил воспаление легких. Когда он приходил в себя, то требовал уничтожения всего мешающего их отступлению. Если ненависть вдохновляет, то Каппель, заражаясь этой низменной страстью, поддерживал свою угасающую жизнь.
Перед станцией Зима он созвал военный совет. Командиры частей собрались в домике путевого обходчика. Каппеля внесли сюда же на руках, усадили в углу, под божницей.
Худой, обросший бородой, с темными следами обморожения на изжелтевшем лице, генерал казался усохшим; только из-под нависших бровей тускло блестели карие глаза,— тоска, боль, отчаяние жили в них.
Все слабые погибли в этом безумном ледовом походе. Остались самые выносливые. Воинский долг и честь повелевают мне привести их к победе, — заговорил Каппель. — А победа—это Иркутск, это освобожденный адмирал Колчак и возвращенный золотой запас России. Наконец, это заслуженный отдых для нас.- Каппель обвел глазами собравшихся и спросил недовольно: — Почему не вижу здесь генерала Пепеляева?
Он в бегах. Переоделся кучером и бежал, — усмехнулся Войцеховский.
— В каких бегах? Я не понимаю вас
— Пепеляев распустил по домам свою армию и даже издал приказ о мотивах демобилизации: меч, дескать, не сломан, а только вложен в ножны. Когда он, Пепеляев, вновь появится в Сибири, то наступит час возмездия для большевиков. Вот такой приказ издал он по армии.
Прямо-таки Георгий Победоносец, — сплюнул Юрьев.
Сукин сын, а не генерал! — выругался Сахаров, поворачивая голову к Каппелю.
— Да, да! Я вспомнил. Видно, совсем я плох, если стал забывать про такие вещи. — Каппель вытер пот с висков.— Теперь мы не просто солдаты, мы мученики белой идеи, но мучеников не бывает без ореола, и потому каждый из нас заслужил орден или что-нибудь в терновом венце.
— А что нам делать сегодня? — спросил Войцеховский.
— У вас, я вижу, есть какие-то предложения. Говорите,— сказал Каппель.