Красные и белые. На краю океана

22
18
20
22
24
26
28
30

Бойцы последовали за ним и вместе с конным отрядом атаковали офицеров, но те, не приняв боя, оставили завоеванные позиции.

В полночь Гай появился в своем штабе, куда только что вошел комиссар дивизии.

— Противник остановлен, но вот надолго ли? Боюсь, утром снова полезет офицерье,— сказал комиссар утомленно.

— А где командарм?

— В полку у Грызлова. Там жаркая баталия.

Гай прилег на снопы овсяной соломы, закрыл лицо папахой и захрапел. Комиссар при тусклом свете коптилки писал, изредка прислушиваясь к чьим-то горьким всхлипам. В углу за печкой плакала женщина; комиссар недовольно почмокал губами.

Тухачевский приехал на зорьке. При его появлении Гай проснулся, стряхнул с себя овсяную солому и, как всегда стремительно, доложил о беспорядках в Курской бригаде, о гибели комбрига, о том, что противника с великим усилием отбросили от Охотничьей.

Командарм слушал, слегка наклонив голову, но вдруг легким движением руки остановил Гая.

— Кто это плачет? — Он шагнул за печку и увидел машинистку. — Почему вы плачете? Что случилось? Как вас зовут?

— Я перепугалась во время обстрела. С той поры и плачу от страха. А зовут меня Ксюшей.

— Сколько вам лет, Ксюша?

— Вчера исполнилось восемнадцать.

— Хотя и запоздало, но поздравляю с днем рождения. Цветы за мною.

— Ай-вай, Ксюша! Стыдно плакать в восемнадцать-то! У нас на Кавказе девки — огонь. Плакать начнут — слезы так и сгорают,— рассмеялся Гай.

— Ив самом деле не стоит плакать. На войне не плачут, на войне воюют,— мягко сказал командарм. — Садитесь за машинку, я продиктую приказ.

Гай выжидающе посмотрел на командарма, тот понял немой вопрос его и ответил:

— Пароходы с офицерами прорвались через наши заслоны. Грызлов сделал все, что мог, но белочехи оказались сильнее.

На восьмой день наступление красных выдохлось, дивизия Гая вернулась на исходные рубежи. Командарм с горечью думал, что причину неудачного наступления — организационную неподготовленность и неизжитую партизанщину в армии — не принимают во внимание ни Реввоенсовет Республики, ни новый главком Восточного фронта Иоаким Вациетис.

Неудача сказалась на общем настроении: многие командиры впали в уныние, утратили боевой дух. Опять поползли слушки, что во всем виноваты золотопогонники во главе с подпоручиком, дворянином Тухачевским. Такие слухи с особенным остервенением распространял Давид Саблин. Узнав о них, Куйбышев вызвал полкового комиссара.

— Почему вы распространяете слухи, порочащие командарма, офицеров, поступивших в нашу армию?—сухо спросил Куйбышев.