— Их заставили стрелять по рабочей демонстрации,— отве : тил комендант.
— Кто заставил?
— Офицеры...
— Где же они?
— Успели скрыться.
— А эти не успели?
— Не успели эти. Мы хотели их расщелкать на месте, да вот он,— комендант тычет пальцем в матроса,— закрыл грудью. Его тоже взяли, как изменника революции.
— Вы действительно закрыли их грудью?
— Кого же еще?
— Кто вы такой?
— Боцман из Кронштадта.
— Я спрашиваю — почему вы их закрыли собственной грудью?
— Дети...
— Эти дети стреляли в рабочих...
— Их научили. Дети же...
Шейнкман понимает одно — невозможно поколебать веру этого матроса в справедливость и чистоту революции.
— Заберите этих детей! Разведите их по домам. — Урицкий страдальчески морщит губы.
— Юридическая наука учила меня бережному отношению к людям. А вас?
— Революция, Шейнкман, революция...
Черное, похожее на паутину окно заиграло вспышками, снова короткие выстрелы забили по стене гауптвахты." «Им все еще мало»,—подумал Шейнкман, вспоминая сцены белого террора...