Кто не боится молний

22
18
20
22
24
26
28
30

— Это наш папа. Видишь, какой он был молодой, когда в летном училище занимался. А вот на этой фотографии папа собирается лететь на фронт. А на этой он в госпитале с перевязанной головой после ранения. Мой папа фашистские самолеты сбивал, сначала под Ленинградом, а потом под Курском и под самым-самым Берлином. Вот папины товарищи из полка. А это, когда мы были на Дальнем Востоке, папа с охотничьим ружьем ходил в лес, большущего зайца убил.

Наташа листала альбом и без устали рассказывала историю жизни своего отца. Саша внимательно слушал. В его воображении вырисовывался образ отважного летчика, героя войны, веселого жизнелюбивого человека.

В приоткрытую дверь детям был хорошо слышен голос Анохина. Саша видел летчика, его жену и Афанасия Николаевича. Афанасий Николаевич курил и внимательно наблюдал за Иваном Сергеевичем, облокотившись на край стола. А Иван Сергеевич, стоя у окна, возбужденно жестикулировал и читал стихи.

Я убит подо Ржевом, В безыменном болоте, В пятой роте, На левом При жестоком налете...

Саша прислушался к голосу Анохина.

— Ну что же ты не смотришь? — шлепнула ладошкой по Сашиной руке Наташа. — Я показываю, показываю, а ты не глядишь.

— Я слушаю. Твой папа стихи читает.

— Он может читать хоть целый день.

— Тише.

Дети примолкли. Из столовой доносился голос Ивана Сергеевича.

И у мертвых, безгласных Есть отрада одна: Мы за Родину пали, Но она спасена...

— Знаешь, кто написал эти стихи? — спросила Наташа.

— Не знаю.

— Поэт Твардовский.

Саша взял альбом.

— Давай дальше листать.

И склонился над альбомом.

В конце недели с юга потянул теплый ветер, небо расчистилось, и ни одно облако не закрывало солнца в течение целого дня. Лед на катке обмяк, потускнел. С крыш посыпались сверкающие капли, большие и звонкие, как серебряные монеты. По всей степи началось дружное таяние снега. Шла весна.

— Вот видишь, Саша, — сказал Михаил Ефимович, укладывая в кофр объективы и светофильтры. — Как важно вовремя сделать дело. Теперь нам не страшны ни оттепель, ни половодье, съемка закончена, улетаем в Москву.

Во время ужина зашел Борис Лукич. Довольный, улыбающийся, разделся, налил в кружку горячего чая, бросил несколько кусков сахару, стал размешивать, громко позванивая ложечкой. Отхлебнул несколько раз, с удовольствием крякнул и только потом сказал:

— Был в аэропорту, разговаривал по телефону со студией. Наш директор доволен. Получили из лаборатории проявленный материал, смотрели на экране. Здорово, говорит, получается.

В Москве, прощаясь с Сашей, Маргарита Сергеевна говорила ему: