Маргер, внезапно ставший вождем и властелином, ощутил трепет в душе. Все смотрели на него и ждали приказаний, а он не знал, что сказать.
Приходилось стряхнуть с себя и любовь к девушке, на которой он собирался жениться, и горе, и страх. На все это не было времени: надо было защищать свою родину.
С головой, полной обаяния власти, он взошел на высшую точку замка, на башенку, чтобы с высоты обозреть свою вотчину, окинуть взором Пиллены. Они точно срослись с холмом: сильные, грозные, хорошо укрепленные; а людей, копошившихся у его ног, и числом, и силой, и отвагой было, казалось, достаточно для обороны.
Но тут ему вспомнился Мариенбург; широкое кольцо его валов, каменные стены, оборонительные вышки, башни, в толще которых могли бы поместиться хоромы… и деревянные Пиллены сократились в его глазах до размеров большой бревенчатой хаты на распутье дорог…
Он вспомнил отборные отряды крестоносцев, вооруженные полчища холопов, их доспехи и оружие, полевые и осадные орудия, воинскую выправку и силу… и затрепетал. Будущее, как наяву, встало перед его духовными очами: кровопролитная борьба и неизбежная богатырская смерть… или отступление, бегство, чтобы спасти жизнь людей и свою собственную, основать где-нибудь в непроходимой чаще домашний очаг и уют.
Маргер раздумывал. В воображении его рисовалась Банюта, счастье, уют и покой, усадьба в глубине леса, домашний очаг…
И вот, пока он стоял, погруженный в мысли, Реда, которую он оставил в постели, в слезах, с покрасневшим лицом и распущенными волосами, вдруг, как была, в разодранном платье, поднялась к нему на вышку. С минуту она простояла незамеченной, издали следя за сыном… Потом, как бы нечто прочтя в сумрачном взоре сына, рванула его за плечо.
— Ты здесь главный теперь, — молвила она, — что ты будешь делать?
И глаза впились в него.
— Немец силен, — ответил Маргер, — мы все сгорим здесь, как Вальгутис на костре.
Реда молчала и ждала.
— Нам не уцелеть, — прибавил кунигас.
— Молчи! — перебила мать. — Понятно, что не уцелеем, а погибнем! Конечно, погибнем!.. Но мы должны защищаться до последней капли крови!.. Дух деда и отца встал бы из гроба и проклял тебя… да и я сама бы тебя прокляла… если бы ты со страху бежал из родного гнезда!.. Я лежала, и меня внезапно охватил страх: у матери и сына одна душа, и в ней отозвались твои мысли… Ты любишь и жаждешь счастья… готов похитить возлюбленную и бежать с ней? И отдать врагам, не пролив капли крови, могилы дедов? Ты?!
Маргер вздрогнул и побледнел; его грудь исполнилась рыцарской гордости и духа предков.
— Нет! — воскликнул он. — Увидишь! Мы не устоим, но сумеем умереть!
И он захохотал не так, как смеются питомцы крестоносцев, а как дикарь.
Реда взглянула ему в глаза.
— Ты сын мне! — шепнула она.
И, не оглядываясь, стала скорым шагом спускаться с лестницы, оставив Маргера одного со своими мыслями.
А тот в душе вынес сам себе смертный приговор.