Когда смерклось, он не велел подавать свечей и сел у окна, которое выходило во двор.
Во дворе было темно; у бедных соседей тускло светились окна. Он долго сидел; вдруг во дворе заиграла шарманка; она играла какой-то старинный немецкий вальс.
Небывалое беспокойство овладело Лугиным. Он бросился на постель и заплакал: ему представилось все его прошедшее.
А около полуночи того же дня внезапно изменилось само существование Лугина, оно стало совершенно странным и совершенно необычайным.
Около полуночи он начал рисовать при свече голову старика, и когда кончил, его поразило сходство этой головы с кем-то знакомым. Он поднял глаза на портрет, висевший против — сходство было разительное; он невольно вздрогнул и обернулся: ему показалось, что дверь, ведущая в пустую гостиную, заскрипела; глаза его не могли оторваться от двери. — «Кто там?» — вскрикнул он.
За дверьми послышался шорох, как будто шлепали туфли; известка посыпалась с печи на пол. «Кто это?» — повторил он слабым голосом.
В эту минуту обе половинки двери тихо, беззвучно стали отворяться; холодное дыхание повеяло в комнату; дверь отворилась сама; в той комнате было темно, как в погребе.
Когда дверь отворилась настежь, в ней показалась фигура в полосатом халате и туфлях: то был седой, сгорбленный старичок; он медленно подвигался, приседая; лицо его, бледное и длинное, было недвижно, губы сжаты; серые, мутные глаза, обведенные красной каймой, смотрели прямо, без цели. И вот он сел у стола, против Лугина, вынул из-за пазухи две колоды карт, положил одну против Лугина, другую перед собой и улыбнулся.
Мысли Лугина смешались, но все же он подумал: «Если это привидение, я ему не поддамся».
— Не угодно ли? Я вам промечу штосс? — сказал старичок.
Лугин взял перед ним лежавшую колоду карт и ответил насмешливым тоном:
— А на что же мы будем играть? Я вас предваряю, что душу свою на карты не поставлю! (Он думал этим озадачить привидение).
— У меня в банке вот это! — отвечал старик и протянул руку.
— Это? — сказал Лугин, испугавшись. Он кинул глаза налево. — Что это?
Возле него колыхалось что-то белое, неясное и прозрачное.
— Мечите! — сказал Лугин, оправившись. — Идет, темная.
Так началась их странная ночная игра.
Старичок поклонился, стасовал карты, срезал и стал метать. Лугин поставил семерку бубен, и она с оника была убита; старичок протянул руку и взял золотой.
— Еще талью, — сказал с досадою Лугин.
Старик покачал головой.