— О-о, многие, очень многие. Для таких людей не имеет значения происхождение вещи, лишь бы она была в их коллекции, только бы обладать ею.
— Даже если ее нельзя будет никогда никому показать?
— Да, представьте себе, даже если ее никто, кроме него, никогда не увидит. Это какая-то непонятная мне извращенная форма тщеславия.
— Мистер Эплгейт, а почему вы только сейчас решили рассказать об этом?
— Ну, во-первых, я и сам во всем этом был изрядно замешан и раньше боялся, что мне придется отвечать по закону вместе с остальными, а кроме того, мне было жаль Дика.
— Вы говорите о Ричарде Типпете?
— Да. Он ведь ничего не знал об этой стороне деятельности принадлежащей ему фирмы. Отец ему ничего не рассказывал, справедливо опасаясь его порядочности, и Дик даже после того, как стал главой фирмы, оставался в полном неведении. Всей контрабандой руководил Стив Брюкнер. Меня он не опасался — знал, что у меня самого рыльце в пушку, а вот Дика — Дика он боялся. Тот и в детстве никогда не мог солгать, даже если очень нужно было, таким он и вырос. Если бы Дик узнал об этих темных делишках Брюкнера, он не задумываясь сообщил бы об этом в полицию.
Поэтому я и думаю, что попытка убить жену Ричарда — дело рук Брюкнера. Мери сказала мне по телефону, что должна была по просьбе мужа заехать в Риме в художественные мастерские и ознакомиться с их работой. Брюкнер испугался, что она что-то увидит, о чем-то догадается и решил убрать ее. Возможно, что ее смертью он надеялся одновременно запугать Дика.
— Ну что же, мистер Эплгейт, — задумчиво сказал Джек Дуглас, вставая и пожимая старику руку. — То, что вы мне сейчас рассказали, очень интересно, и я обещаю вам досконально во всем разобраться.
Выходя из здания, Джек столкнулся с соседом Эзры Эплгейта, поднимающимся по ступенькам крыльца, и подумал, что тот отсутствовал ровно столько, сколько было нужно, и вернулся лишь когда разговор с Эплгейтом закончился.
Брюкнер, которому Дуглас позвонил по телефону, согласился встретиться с ним у себя дома, за городом. К удивлению лейтенанта, он оказался совсем не таким, каким тот представлял его, судя по низкому хрипловатому голосу. Он был невысоким, щуплым с обширной лысиной на темени, но зато с длинными, крашенными в каштановый цвет волосами на затылке, свисающими жиденькими прядями на широкий воротник пижонского бархатного пиджака цвета детской шалости, элегантно сочетавшегося с бархатными же черными брюками. Из нагрудного кармашка пиджака на добрую ладонь высовывался ярко-желтый фуляровый платок, свернутый с продуманной художественной небрежностью. Довершали этот полутеатральный наряд коричневые туфли на толстой подошве и высоченном каблуке и ярко-красные шелковые носки.
Джек Дуглас, с насмешливым изумлением рассматривающий этого уникального Нью-йоркского колибри, вдруг словно споткнулся о пристальный, оценивающий его взгляд прищуренных, умных глаз Стива Брюкнера. "Эге, — подумал полицейский, — а ты, похоже, та еще птичка. Во всяком случае, не колибри, скорее, коршун в маскировочном оперении". Брюкнер шестым чувством человека, находящегося настороже, понял, что его опереточный костюм не произвел обычного обезоруживающего действия на гостя, и сразу перешел к делу, сухо спросив:
— Если я правильно понял вас по телефону, вы расследуете обстоятельства смерти мистера Типпета, лейтенант?
— Обстоятельства убийства Ричарда Типпета, — с нажимом уточнил полицейский, без приглашения усаживаясь в глубокое кресло, стоявшее в углу претенциозно обставленной гостиной.
— Да, конечно, — легко согласился с ним Брюкнер. — Но чем я могу быть вам полезен в этом благородном деле? — он явно издевался над полицейским, и тот это принял к сведению.
— Я хотел бы поговорить о деятельности принадлежащей вам фирмы, сказал Джек Дуглас, наблюдая за выражением лица Стива Брюкнера.
— Фирма принадлежит не мне, — живо откликнулся тот. — После смерти мистера Типпета она принадлежит его жене.
— Я имел в виду созданную вами преступную фирму по продаже в Соединенных Штатах краденых произведений искусства.
— Вот как, — неопределенно сказал Брюкнер и со скучающим видом зевнул, еле успев прикрыть рот рукой.
Джек Дуглас вдруг почувствовал, что сидящий напротив него маленький, нелепо одетый человечек нисколько его не боится. Понял это и растерялся от своего открытия. Профессиональный опыт подсказывал ему, что такое спокойствие преступника, как правило, означает неуязвимость его позиции с точки зрения закона.
ebooksa