— Да, черт возьми, я ревновал вас. Но теперь, Александр Семенович, я бы вам и сам сказал: поухаживайте, милый друг, за моей женкой.
Они втроем стали смеяться, иронизируя над своей полнотой, седеющими волосами и поблекшими чувствами. Вдруг муж сказал:
— Друзья, постойте минутку — пришли центральные газеты, и я боюсь прозевать...
Они остались вдвоем. Она сказала, улыбнувшись:
— Да, Саша, это было нехорошо с вашей стороны...
Саша, волнуясь и не понимая, сказал:
— Но ведь я думал, что муж все узнал... Я не хотел вам доставлять лишних страданий... Поверьте, я вас так любил...
Она вдруг сердечно и от души рассмеялась. Она так засмеялась, что он не знал, что подумать.
— Что вы смеетесь? — грубо спросил он.
Она сквозь смех еле могла сказать:
— Слушайте... Ведь тогда... помните... ну, в тот день, когда вы были у меня... Ведь это был не муж...
— Как не муж?! — спросил Саша, ужасаясь.
— Ну да, — сказала она, смеясь, — это была телеграмма. Муж прислал мне телеграмму, что он задержался.
— Но ваша дочка...
— Девочка ошиблась... Она на каждый звонок кричала: папа приехал... Я, как сумасшедшая, кричала вам из окна, чтоб вы вернулись... Но вы... соскочили со своего дерева... и сразу исчезли...
Она, сдерживаясь и кусая губы, смеялась. Ее подбородок дрожал, и плечи тряслись от хохота.
— Но как же так? — бормотал он. — Я думал... Фуражка, воротничок, которые я оставил...
Она, было перестав смеяться, снова захохотала так, что он подумал, что с ней истерика. Она сквозь смех еле могла сказать:
— Как же вы, Саша, уехали в Москву-то... без фуражки? Вы бы хоть зашли за фуражкой...
Он, сам не зная, что говорит, сказал: