Тут все наперебой стали ему рассказывать о Мехди, появившемся в Мертвом городе, и о чудесах, которые там будто бы произошли. Ашуг слушал внимательно, покачивая головой, но не говорил ничего и ничем не выражал своего мнения. Пассажиры перебивали друг друга и без конца сообщали всё новые и новые подробности, всё новые и новые слухи. Кериб поднял руку. .
- Найдется ли у вас,-спросил он,-для меня место?
Все стали кричать, что, конечно, найдется и что как бы могло не найтись место для такого человека. И когда Кериб подошел к подножке, много рук протянулось к нему, чтобы помочь ему влезть в автобус.
Мы снова поехали. Одно время я развлекался зрелищем зайца, попавшего в яркий свет фар. Со всех ног он мчался впереди машины и долго не сворачивал в сторону. Черные горы громоздились по краям дороги, такие обманчивые в темноте. Камни казались мне зверьми, притаившимися для прыжка, деревья, цеплявшиеся за скалы, казались людьми, карабкавшимися вверх. Иногда внизу серебряной чешуей отсвечивали горные речки, иногда раздавался хохот шакалов, и я вспоминал книги об интересных и опасных приключениях, прочитанные мною.
Взошла луна. Мы проезжали над узким и глубоким ущельем, и на той стороне ущелья я увидел прилепившиеся к скале развалины старой крепости. В лучшем свете они выглядели таинственно и печально, и можно было разглядеть пустые глазницы окон, полуразрушенные стены и обвалившиеся башни. Я спросил у матери, как построили эту крепость, потому что я не видел дороги, ведущей к ней, а только гладкий и неприступный камень.
- Это надо знать, мальчик, - сказал ашуг,- это знаменитая крепость Ибрагим-хана. Неужели учитель тебе не рассказывал ее истории?
Мне было стыдно сказать, что я не помню никакой истории, и я протянул:
- А-а, это она и есть крепость Ибрагим-хана? - как будто бы мне было все известно о ней.
Я смотрел на крепость и старался угадать, какая история связана с ней и что видели на своем веку эти камни. прилепившиеся к обрыву. Я смотрел на крепость до тех пор, пока она не скрылась за поворотом.
Стекла дребезжали негромко и монотонно. Многие спали, облокотившись на соседа или на мешок с вещами, храпели и бормотали во сне. Дорога вилась, и у края дороги сразу начинался обрыв, так что, если бы автобус поехал прямо, он свалился бы в пропасть такой глубины, о которой даже страшно подумать. А над дорогой на крутых склонах горели костры и спали верблюды, даже-во сне мерно покачивая головами. Бараны, сбившись в кучу, стояли и грелись друг о друга, и вокруг костров в беспорядке спали кочевники. Приближалась осень. С горных пастбищ, с альпийских лугов кочевники гнали скот в жаркие степи. Огромные овчарки, белые и лохматые, с лаем выскакивали на дорогу и гнались за нами. Кочевья остались позади, и снова было безлюдье, хохот шакалов и молчанье темных гор.
Скоро спал почти весь автобус. Слепой Мамед посапывал, раскрыв рот, отчим положил голову матери на плечо, мать вздрагивала во сие, а старый ашуг Кериб не спал и думал о чем-то. Он, я да еще шофер - только мы трое не спали.
А потом автобус еще раз круто свернул, и неожиданно открылась широкая котловина. Десятки кочевых племен ночевали здесь вместе со своими стадами. Пылали костры, спали стада баранты, и большие овчарки сновали между кострами, то выскакивая из темноты на свет, то вновь попадая в темноту. Мы проезжали мимо кладбища. В темноте я разглядел надгробья мусульман, похожие на кости, воткнутые в землю, и белые могильные плиты с крестами, - сотни крестов и сотни надгробий. Люди спали на земле, завернувшись в плащи и одеяла. Когда свет фар при повороте скользнул по кладбищу, я увидал собаку, пробиравшуюся, поджав хвост, между людьми и могильными плитами, и верблюда, одиноко стоявшего под черным звездным небом.
Потом начались дома, под колесами автобуса были каменные гладкие плиты. Мы въехали в Мертвый город и, завернув, остановились на почтовом дворе.
Здесь же, на почтовом дворе, мы спали, растянувшись на скамьях, покрытых коврами, пока утренний холод не разбудил нас.
За ночь облака вошли в город, и белый туман затянул улицы так, что даже камни под ногами не были видны и заглушенные звуки казались странными и неясными. Вот льется из фонтана вода на камень у самой твоей руки, а кажется, что это в далеком ущелье не умолкая гремит водопад. Вот издали доносится крик осла, а ты сторонишься, думая увидеть у плеча добродушную ослиную морду. И даже, когда разговариваешь с человеком, голос его то близок, то далек, то громок, то тих и неясен.
Мы шли по улице, с трудом отыскивая дорогу. Мягкие подошвы шаркали по камням, невидимые пешеходы шли рядом с нами, направляясь туда же, куда направлялись мы. Они то появлялись, то исчезали снова, темные, призрачные фигуры.
В тумане мы слышали обрывки фраз и разговоров, перешептывания женщин и резкие голоса мужчин. Мы шли, взявшись за руки, чтобы не потеряться, и мать торопила нас. Она боялась, что Мехди, взятый когда-то на небо восьмилетним мальчиком и вернувшийся к своему народу, устанет совершать чудеса и отчим навсегда останется глухонемым калекой.
Улица кончилась. Мы узнали это потому, что оборвались стены домов, тянувшиеся вдоль нашего пути, и под ногами были не камни, а мягкая, мокрая трава. С трудом различая тропинку, мы спустились по покатому склону, и снизу до нас доносился негромкий ропот, как будто шумела речка или шурша осыпались камешки. И снова возникали в тумане обрывки фраз и разговоров, вздохи и возгласы невидимок.
- Больной держит тарелку, - говорили в тумане, - у места, которое болит. Лекарь стреляет в эту тарелку из лука заговоренной стрелой и убивает болезнь.
И туман отвечал:
ebooksa