Она глянула на меня и рассмеялась.
— Да, девчонкой писала стихи. Дрянь, наверно, была ужасная, но мне казалось очень красиво. Вам небось Ларри рассказал. — Она примолкла. — Жизнь-то, как ни посмотри, паршивая штука, но, уж если есть в ней капля радости, последним идиотом надо быть, чтобы ею не пользоваться. — Она вызывающе вскинула голову. — Так надпишете книгу, если я куплю?
— Я завтра уезжаю. Если вам в самом деле хочется, я занесу вам экземпляр в гостиницу.
— Чего же лучше.
В это время к причалу подошел военный катер, и с него хлынула на берег толпа матросов. Софи окинула их взглядом.
— А вон и мой дружок. — Она помахала кому-то. — Можете поставить ему стаканчик, а потом катитесь. Он у меня корсиканец, ревнив до черта.
Молодой человек двинулся в нашу сторону, остановился было, увидев меня, но в ответ на приглашающий жест подошел к нашему столику. Он был высокий, смуглый, гладко выбритый, с великолепными темными глазами, орлиным носом и иссиня-черными волнистыми волосами. На вид лет двадцати, не больше. Софи представила меня как американца, друга ее детства.
— Глуп как пробка, но красив, — сказала она мне.
— Вас, я вижу, привлекает бандитский тип.
— Это вы правильно подметили.
— Смотрите, как бы вам в один прекрасный день не перерезали горло.
— Очень может быть. — Она ухмыльнулась. — Что ж, туда и дорога.
— А нельзя ли по-французски? — резко сказал матрос.
Софи обратила на него взгляд, в котором сквозила насмешка.
По-французски она говорила свободно и бойко, с сильным американским акцентом, придававшим непристойностям, которыми она уснащала свою речь, неотразимо комичное звучание.
— Я ему сказала, что ты очень красивый, а сказала по-английски, щадя твою скромность. — Она повернулась ко мне. — И он очень сильный. Мускулы как у боксера. Пощупайте.
Ее лесть мгновенно растопила угрюмость матроса, и он со снисходительной улыбкой напружил руку, так что бицепсы вздулись огромными желваками.
— Пощупайте, — сказал он. — Валяйте, щупайте.
Я послушался и выразил восхищение, которого от меня ожидали. Мы еще поболтали немного, потом я расплатился и встал.
— Мне пора.