– Итак, дамы, что вы думаете о Люси Парсонс? По-моему, она выступила просто замечательно.
– Я ею восхищаюсь. Но мне кажется, что ее борьба чересчур узконаправленная. – Софа обвела рукой салон. – Нам необходимо освободиться от правительства и у себя дома.
Кивнув, Асиль снова наполнила стаканы.
– Еще в Аризоне я услышала о Люси Парсонс от людей, знавших ее в Техасе. По их словам, она была рабыней. Однако Парсонс ни за что это не признает! Если у нее спрашивают, она отвечает, что в ней «чуть-чуть испанской крови». Парсонс выдает себя за белую. Не понимаю, как она может утверждать, что хочет свободы для всех, если сама отказывается признать свое настоящее происхождение. Я хочу сказать, многие бы выиграли, увидев, как цветная женщина объясняет белым мужчинам, что делать.
– Ты имеешь в виду Сола? – рассмеялась Софа.
– Нет! – нахмурилась Асиль. – То есть – да, но всех их. Всех мужчин.
– Однако проблема не в одних только мужчинах, – ответила Софа. – В «Трибьюн» пришло письмо от женщин-управляющих[27] насчет того, что было большой ошибкой разрешить бывшим рабам голосовать наравне с белыми женщинами. Я так понимаю, их кандидат стоит на платформе возвращения рабства.
– Почему Люси Парсонс ни словом не упоминает этот бред белых суфражисток? – Асиль отпила джин с таким видом, будто собиралась что-нибудь разбить. – Слава богу, у нас есть сенатор Табмен.
– Выпьем за сенатора Гарриэт Табмен! – подняла стакан я.
Мы выпили, и меня захлестнула пьяная любовь к этим двум женщинам, которые сражались бок о бок с «Дочерьми Гарриэт», сами того не осознавая. Однако я находилась здесь не для того, чтобы наслаждаться единением сестер, разделенных столетиями. Мой возраст уже не позволял проводить в прошлом долгие годы, кропотливо создавая сеть симпатизирующих союзников. Мне нужно было определить прямо сейчас, на моей ли стороне Асиль и Софа. И сделать это можно было, только продолжая сплетничать.
– Знаете, кто ну просто абсолютно хуже всех? Эмма Гольдман[28]. Несколько лет назад я работала с ней в Нью-Йорке, и она оказалась… – Я остановилась, подбирая нужные слова, однако я уже слишком много выпила, чтобы следить за нюансами. – Она оказалась дурой набитой. Писанина ее мне нравится, она меня здорово вдохновила, но в голове у нее полная каша. Она просто одержима идеей использовать насилие, для того чтобы изменить ход истории. Помните ту шумиху, когда она послала своего любовника убить Генри Фрика[29]? Я хочу сказать, во-первых, затея эта была отвратительной. Пресса уже клеймила Фрика за то, что тот натравил на забастовщиков вооруженных охранников агентства Пинкертона. Мы были близки к победе! И тут Гольдман ни с того ни с сего решает, что пора отправить своего никчемного любовника убить Фрика? Раз уж она так на это настроилась, то почему не взялась за дело сама?
– Я читала об этом в газетах, – скривилась Асиль. – Кажется, этот парень дважды выстрелил во Фрика, а затем еще и пырнул его ножом. И все равно не смог его прикончить. Напомни, как там его звали? Любовника Эммы?
– Саша Беркман. – Я нахмурилась, вспоминая его. – Горячий интеллектуал, хотя огня в нем было определенно больше, чем интеллекта. – На самом деле Фрика спасли двое забастовщиков. Вот как все сталось.
– Мне нравятся мысли Гольдман насчет свободной любви, – сочувственно кивнула Софа, – однако насилие – это ошибочный путь для движения вперед.
Меня захлестнуло облегчение. Я не смогла бы объединиться с теми, кто получает наслаждение, что-то поджигая. Если только речь не о папиросках. Нетвердой походкой Софа прошла к туалетному столику, достала из ящика табак и бумагу и, вернувшись, плюхнулась на подушку. Какое-то время мы молча курили, уставившись на дрожащие кольца света, которые отбрасывал на потолок горящий в лампах газ.
– Больше всех на свете Эмму Гольдман ненавидит Люси Парсонс. И наоборот. – Тон Асиль завис между раздражением и весельем. – Их война вызывает бесконечную тошноту. – Похоже, она внимательно следила за этим политическим противостоянием, но сама предпочитала не вмешиваться. Я сочла и это хорошим знаком.
– Изложи нам все грязные подробности, дорогая. – Софа перекатилась на спину, утопая в подушке, и посмотрела на нас вверх ногами.
Покрутив в стакане джин, Асиль театрально похлопала ресницами.
– Ну… Итак, несколько лет назад Эмма начала публиковать статьи про то, что женщинам следует разрешить наслаждаться сексом так же, как это делают мужчины. Да ты сама все это прекрасно знаешь, милочка. – Она подмигнула Софе, а я ощутила укол ревности. В путешествиях бывает очень одиноко, и мне захотелось стать частью этого дружеского взаимопонимания. Мне захотелось довериться им. Но что они скажут, если я признаюсь, кто я такая на самом деле?
– Вскоре, – продолжала Асиль, – этот пуританский придурок Энтони Комсток добился того, что Эмму арестовали за безнравственное поведение. Тогда Эмма потребовала от Люси, чтобы та официально поддержала ее как собрата-анархиста. Однако Люси вместо этого опубликовала статью о том, что секс недопустимо смешивать с революцией, а свободная любовь отвлекает женщин от борьбы за свои права. Разумеется, Эмме пришлось написать ответную статью, в которой она обвинила Люси в том, что та не понимает истинного смысла свободы. Я не стала утруждать себя чтением того жуткого бреда, который написала в ответ Люси, и того, что потом написала Эмма.